Писатели в Барнауле

Александр Михайлович Родионов

Родился 6 мая 1945 года на Алтае в селе Ивановка Егорьевского района. После окончания средней школы работал в Алтайской геофизической экспедиции, слесарем хабаровской ТЭЦ.

В 1969 г. окончил геолого-разведочный факультет Томского политехнического института, работал геологом в Кузнецком Алатау, на Алтае. Во время учебы в институте занимался в литературном объединении "Молодые голоса", которым руководил поэт В. Казанцев.

Участник VII Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве (1979). Окончил Высшие литературные курсы Союза писателей в Москве (1985). Поэт, писатель, публицист.

Один из учредителей Международного Демидовского Фонда в Екатеринбурге, президент Алтайского центра Демидовского Фонда (1991-2001). В рамках проекта с 1993 г. вручаются Гуманитарные Демидовские премии. Организатор первых празднований Дней славянской письменности и культуры на Алтае (1987-90), с 1989 г. президент Клуба любителей алтайской старины при Алтайской краевой универсальной научной библиотеке им. В. Я. Шишкова, член президиума краевого общества охраны памятников истории и культуры. Автор проекта "Летопись Барнаула", осуществленной группой историков. Летопись содержит важные события из истории Барнаула со времени основания до 2000 г

По проекту А. Родионова создана "Галерея горных деятелей Алтая" (22 портрета).

В Государственном архиве Алтайского края и Алтайской краевой универсальной научной библиотеки им. В. Я. Шишкова формируются личные фонды писателя.

Занимается сбором материала по истории горнорудного дела на Алтае, народных ремесел.

Лауреат краевой премии Демидовского Фонда за книги "Колывань камнерезная", "Чистодеревщики" и "Красная книга Алтая" (1994);

премии им. В. М. Шукшина за роман "Азъ грешный" (1996); премии "Россия сибирский путь" за книгу "Колывань камнерезная" (2003).

Награжден Почетной грамотой Алтайского краевого Совета народных депутатов (2005).Член Союза писателей России с 1982 г.

Родионов не замыкался в творчестве, не боялся общественных нагрузок – в газете "Молодежь Алтая" он составлял подборки из стихов молодых поэтов, а еще занимался с начинающими поэтами и писателями в литературном объединении "Родник". Поэт и писатель Владимир Токмаков, чьи стихи впервые увидели свет именно с благословения Родионова, рассказал:
– Для него еженедельный "Родник" не был формальным поводом общения с молодежью, чтобы получать копеечку, ему действительно это было любопытно. Вот неизвестно откуда появилось новое поколение молодых поэтов, читают безумные стихи, спорят… Я помню, он с Бреховым все время спорил. Брехов – он патетичный, эмоциональный человек. И у них постоянно происходили дискуссии.

Кроме того, что он писатель, он ведь еще и редактор. На рубеже 80-90-х годов прошлого века была серия "Культурное наследие", которую редактировал как раз Александр Михайлович, – рассказал историк и краевед Евгений Платунов. – В 1988 году в этой серии вышли "Былинные песни Алтая" Степана Гуляева с научным аппаратом. Потом "Легенды Горной Колывани" Александра Мисюрева, тоже под редакцией Родионова. А в 2007 году, когда издавались "Сказы народов Сибири", алтайский том "Алтай-Беловодье", он вместил туда то, что когда-то издавалось об Алтае, но было полузабыто: не только "Легенды Горной Колывани" Мисюрева, но и другие свои выпуски фольклорного наследия Алтая, а также тексты Степана Гуляева и редактированную Людмилой Журовой книгу "Долгая жизнь слова. Календарная и обрядовая поэзия".

Меня поражало, как он относился к друзьям, как пытался продолжить их незаконченные дела, те, которые им не дала закончить смерть. Башунов занимался книгой по дорогам, работал с "Алтайавтодором" – Родионов был редактором ее и доделал. А эта редакторская работа отнимает время, силы, зачастую не дает человеку заниматься какими-то своими замыслами.

Думается, что из нелитературных дел особо важным для него была Демидовская премия, созданная именно Родионовым и долгое время жившая именно его стараниями и энергией. Потом вышло так, что его от этой премии оттеснили.
– Однажды на каком-то Демидовском балу я пришел в "Колизей" и понимаю, что нет самого главного человека! – рассказывал барнаульский культуролог, галерист и журналист Вадим Климов. – Я отловил кого-то из организаторов и спросил: "А где Александр Михайлович?" Ответ, в принципе, я знал. Набрался наглости, нанял такси и привез Родионова. Мы сели в баре и стали… разговаривать. Достаточно громко. А так как Александра Михайловича люди уважали, то те, кто вручал, и те, кто получал, перед тем как сесть на свои места, шли поздороваться к Родионову в самый темный угол бара. Мне было больно смотреть на то, что происходит. А он… сказал: "Слушай, а я в некоторой степени даже рад, что непричастен к этому". Ушли некоторые крупные меценаты, которые шли-то на Родионова по большому счету и понимали, сколько он сделал своими книгами, как он относится к краю, как уважаем в той среде – это Урал, родственники Демидовых. Они давали деньги Родионову на проведение этого мероприятия, они ему доверяли, чтобы он и люди вокруг него сделали это хорошее, важное дело

Писатель, критик, журналист, общественный деятель Георгий Дмитриевич Гребенщиков.

Родился в поселке Николаевского рудника на Алтае, в семье горнорабочего. В 1894 г., не закончив начального училища, Г.Д. Гребенщиков начал самостоятельную жизнь. Перепробовав множество профессий, он занялся журналистикой. Его первые литературные опыты относятся к 1905 г., в 1906 г. выходит сборник его рассказов и очерков «Отголоски сибирских окраин».
С 1909 г. Г.Д. Гребенщиков – ответственный секретарь журнала «Молодая Сибирь». Он поступает вольнослушателем в Томский университет, знакомится с Г.Н. Потаниным, который направляет его деятельность на изучение старообрядцев Алтая. По итогам этнографического путешествия по Алтаю в 1910–1911 гг. Г.Д. Гребенщиков делает доклад в томском Обществе изучения Сибири, читает лекцию о бухтарминских поселенцах в Сибирском собрании Петербурга, печатает очерк в «Алтайском сборнике» Алтайского подотдела Западно-Сибирского отдела Русского географического общества.

Весной 1912 г. Г.Д. Гребенщиков по рекомендации Г.Н. Потанина становится редактором барнаульской газеты «Жизнь Алтая». В это время при содействии М. Горького, с которым находился в переписке, начинает печататься в столичных журналах «Современник» и «Летопись». На средства барнаульского мецената В.М. Вершинина подготовил и издал «Алтайский альманах» (СПб., 1914), опубликовав в нем произведения В. Шишкова, С. Исакова и др. молодых писателей Алтая.

С начала 1916 г. Г.Д. Гребенщиков находится в действующей армии.
В московских «Русских ведомостях» публикуются его репортажи и корреспонденции с фронта. В 1917 г. Г.Д. Гребенщиков завершил первую часть своего главного произведения – романа «Чураевы».

Октябрьские события 1917 г. Г.Д. Гребенщиков не принял. Годы гражданской войны он провел в Крыму, сотрудничая в местной печати.

В 1920 г. Г.Д. Гребенщиков эмигрировал. Сначала он жил во Франции, в Париже был тесно знаком с Н. Рерихом, Ф. Шаляпиным, К. Бальмонтом. С 1924 г. Г.Д. Гребенщиков жил в США. В штате Коннектикут он основал селение Чураевку, создал совместно с Н. Рерихом книжное издательство «Алатас». В 1930-е гг. Г.Д. Гребенщиков – один из духовных лидеров русской эмиграции в Америке. В конце 1930-х гг. он переселился во Флориду, в Лейкленд, где преподавал русскую литературу в университете. Во время Второй мировой войны занимал патриотические позиции. Похоронен Г.Д. Гребенщиков на кладбище г. Лейкленда.

В государственном музее истории литературы, искусства и культуры Алтая хранится значительный архив Г.Д. Гребенщикова, переданный из Нью-Йоркского музея Н. Рериха.

По инициативе Губернатора Александра Карлина к 130-летию со дня рождения Г.Д. Гребенщикова в 2013 году в Алтайском крае было издано первое в России 6-томное собрание его сочинений.

Известный сибирский писатель в период работы редактором газеты "Жизнь Алтая" в г. Барнауле (1912-1913 гг.) квартировал в доме по ул. Короленко, 115 и в доме на углу ул. Никитина и проспекта Красноармейского (ул. Никитина, 103). Оба дома целы до сих пор.

Дом в Барнауле, где жил Г.Д. Гребенщиков в 1913 г.
Адрес дома определен по тексту пригласительного билета,, напечатанного на пишущей машинке. Имя приглашаемого и подпись внизу вписаны рукою Г.Д. Гребенщикова.

"Георгий Дмитриевич Гребенщиков покорнейше просит милого Порфирия Алексеевича Казанского (он же П.К. и К. Порфирьев) пожаловать 24 марта, не позже 8 часов, в квартиру его: угол Бийской ул. и Конюшенного пер., д. Лаврентьева, низ, - на чашку "литературного чая".
К чаю, кроме французской булки, русской ветчины и сибирской шаньги, будет подано:
A) "От Омулевского до наших дней" - краткий реферат о сибирских поэтах К. Порфирьева.
Б) "Витязь" - поэма И. Модзалевского.
B) "Волчья жизнь" - рассказ Георгия Гребенщикова.
и Г) Собственная взаимная литературная беседа гостей -до 1 часу ночи.

Виталий Валентинович Бианки (1894–1959).

Водоворот Гражданской войны забросил в Бийск прапорщика В.В. Бианки, известного в то время под фамилией Белянина. С конца 1918 г. по сентябрь 1922 г. работал инструктором-краеведом в местном земстве, читал лекции по орнитологии, участвовал в работе Бийского общества любителей природы. Он принимал активное участие в создании зоологического отдела краеведческого музея, который в настоящее время носит его имя.

В те годы в местной газете «Алтай» частенько появлялись его заметки о природе, подписанные инициалами «В.Б.». Бийский период можно назвать переломным в жизни В. Бианки. По воспоминаниям его современников, он всегда восторженно отзывался о красоте Алтая.

Сын ученого-биолога. Учился на естественном отделении физико-математического факультета Петроградского университета. Литературную работу начал в 1923. В путешествиях, экспедициях, на охоте Бианки изучал жизнь природы, накопил огромный запас наблюдений. В первых же книгах Бианки природа, ее живой мир становятся главными героями писателя. Звери, птицы, насекомые в его повестях и рассказах приобретают свои «характеры». Увлекательные книги Бианки раскрывают перед детьми волшебный поэтический и в то же время реальный мир природы, учат проникать в ее тайны. Плодом богатых наблюдений над природой явилась «Лесная газета на каждый год» (1-е изд. 1928).

Многократно переиздававшаяся и дополнявшаяся, она превратилась в своеобразную энциклопедию жизни леса и его обитателей. Бианки — тонкий и своеобразный мастер слова. Язык его книг — легкий и красочный, насыщенный веселыми звукоподражаниями, рифмованными определениями в сказочном духе — обращен непосредственно к воображению и фантазии ребенка; писатель умело подводит его к постижению, «открытию» окружающего мира природы.

Бианки считал родственным своей художественной манере стиль и образность фольклора, находя в нем свойства того же «мифотворчества», что и в игре детей. В народной творческой стихии художник видел опору собственным исканиям и распространял это суждение на литературное творчество вообще: «писатель — дитя народа, он растет из глубин народного мироощущения, мироопределения — народной веры, мифотворчества своего народа» (из письма в редакцию, сопровождавшего рукопись сказки-календаря, 1944).

Бианки не только усвоил, но и развил фольклорные традиции. В жанрах сказки и близких ей несказочных историй: бывальщины, охотничьего рассказа, рассказа о бытовых случаях — он создал общепризнанные шедевры: «Кто чем поет?», «Первая охота», «Лесные домишки», «Хвосты», «Теремок», «Как Муравьишка домой спешил», «Мишка-Башка», «Мастера без топора», «Кукушонок» и др.

СЕМЕНОВ ТЯН-ШАНСКИЙ Петр Петрович (1827-1914)

СЕМЕНОВ ТЯН-ШАНСКИЙ П.П. Семенов Тян-Шанский (до 1906 года - Семенов), выдающийся русский географ, статистик, общественный деятель, родился 2 (14) января 1827 года в селе Урусово, Рязанской губернии (ныне Чаплыгинский р-н Липецкой обл.). Его отцом был дворянин Петр Николаевич Семенов - капитан в отставке, участник Бородинского сражения. Мальчику было 4,5 года, когда умер его отец, а у матери от горя помутился рассудок. До 15 лет он воспитывался в деревне, развиваясь самостоятельно; вникая в дела родовых имений, находившихся в Рязанской, Тульской и Тамбовской губерниях, и самостоятельно принимая важные решения. Когда мать поправила свое здоровье, мальчик вместе с ней едет в Петербург, где поступает в школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, сдав экзамены сразу за третий класс. В школе Семенов делал быстрые успехи и в 18 лет он был уже вольным слушателем Санкт-Петербургского университета на физико-математическом факультете по отделу естественных наук.

Окончив в 1848 году университет, П.П. Семенов решает посвятить жизнь науке. Выдержав экзамен на степень кандидата, в 1849 году он избирается членом Императорского Русского географического общества и с этого времени принимает самое деятельное участие в трудах Общества, как секретарь отделения физической географии, потом как председатель того же отделения и, наконец, как вице-председатель Общества. В 1853 году Семёнов поступает в Берлинский университет, где посещает лекции по географии и геологии. Здесь он занимался у Карла Риттера и познакомился с Александром Гумбольдтом, с которым поделился своей идеей проникнуть во Внутреннюю Азию из России. Гумбольдт просил Семенова найти доказательства своей теории вулканического происхождения Тянь-Шаня. До 1855 года Семенов углубленно изучал географию и геологию в Германии, Швейцарии, Италии и Франции. Затем по поручению Русского географического общества он выполнял перевод с немецкого капитального труда К. Риттера "Землеведение Азии".

Зимой 1854 года Семенов прослушал намеченный курс лекций и принялся разрабатывать план путешествия на Тянь-Шань. Ни один из европейских исследователей не бывал еще в этом районе. В Петербурге он сумел убедить М.Н. Муравьева, вице-председателя Географического общества, в полезности, даже необходимости своей экспедиции на Тянь-Шань. С большим трудом Семенов все же получил разрешение побывать на Алтае и в Киргизских степях (Казахстане).

Тянь-Шань Весной 1856 года Семенов оставил Петербург и через Москву, Казань и Урал, по большому сибирскому тракту двинулся к цели, преодолевая за сутки по 400 верст. К июню он прибыл в Барнаул. Отсюда дважды предпринял попытки достичь Тянь-Шаня. Преодолев Обь, Семенов в конце июня прошел Алтай, а в июле добрался до Балхаша. К юго-востоку от озера он увидел простирающуюся на юго-запад цепь высоких гор и назвал ее Джунгарским Алатау. За этим хребтом начиналась долина реки Или. Миновав ее, он достиг города Верного (теперь Алма-Ата) и озера Иссык-Куль. Это был "заветный Тянь-Шань" - хребет Терскей-Ала-Тоо.

В ноябре Семенов возвратился в Барнаул и провел здесь всю зиму 1856/57 года. Он приводил в порядок коллекции, писал подробный отчет Географическому обществу, готовился к следующему большому путешествию в глубь Тянь-Шаня, которое наметил на весну 1857 года.В отчете он иллюстрировал свои размышления о пяти зонах Заилийского Алатау наблюдениями над их растительностью. Материал собрал богатейший - 70 видов растений, среди которых оказалось четыре вида еще неизвестных науке, новые виды рябины и клена - "клен Семенова".

В апреле 1857 года он выехал в Омск, откуда начал второе путешествие в Тянь-Шань. Летом Семенов во главе большого отряда прибыл в Верный. Он прошел по северному склону Заилийского Алатау на восток до реки Чилик; достиг верхнего течения Чарына, притока реки Или. Уже на четвертый день путешествия, поднявшись на перевал Терскей-Ала-Тоо, он первым из европейцев увидел верховья Сырдарьи и величественный горный хребет с белоснежным пиком Хан-Тенгри, долгое время (до 1943 года) считавшийся высшей точкой (6995 м) Тянь-Шаня. Семенов измерил его, обследовал гигантский ледник, самый большой на Тянь-Шане, которому позже дадут его имя. Экспедиция была успешной. Его современники были потрясены обилием открытий, которые стали результатом экспедиции. Сухие статистические данные говорят сами за себя. Обследованы 23 горных перевала, определены высоты 50 вершин; собрано 300 образцов горных пород, коллекции насекомых и моллюсков, 1000 экземпляров растений (в том числе ранее неизвестные науке). Подробно описаны растительные зоны; это описание позволило нарисовать столь яркую ботанико-географическую картину, что впоследствии оставалось вносить в неё лишь отдельные штрихи и дополнения. Кроме того, удалось определить высоту снеговой линии Тянь-Шаня, установить существование ледников альпийского типа и, наконец, опровергнуть представление Гумбольдта о вулканическом происхождении Тянь-Шаня.

Пик Хан-Тенгри Семёнов понимал, что всё увиденное им - это только начало обширных исследований и понадобится ещё несколько экспедиций, чтобы всесторонне изучить Тянь-Шань. Он не знал лишь, уезжая в сентябре 1858 года из Верного, что прощается с ним навсегда. Так сложилась его дальнейшая судьба, что ему уже никогда не пришлось более любоваться величественным Хан-Тенгри. Вернувшись в Петербург, Семёнов представил в Географическое общество план новой экспедиции на Тянь-Шань, которую он намеревался совершить в 1860-1861 годах. Однако вице-председатель общества Ф.П. Литке заявил ему, что для снаряжения экспедиции нет средств и "едва ли возможно будет получить разрешение на неё". Довольно неожиданно для себя в феврале 1859 года Семенов был назначен заведующим делами Редакционных комиссий по подготовке к крестьянской реформе. Он принимал деятельное участие во всех трудах по освобождению крестьян и составлению Положений 19 февраля 1861 года.

В 1864-1874 годах Семенов возглавлял Центральный статистический комитет, в 1874-1897 годах - Статистический совет Министерства внутренних дел. За это время им устроена новая система официальной статистики и произведен ряд работ по статистике (например "Статистика поземельной собственности в России" и ряд докладов на международных статистических конгрессах). П.П. Семёнов - организатор 1-го съезда статистиков России.

В 1873 году по рекомендации адмирала Литке П.П. Семенов единодушно избран вице-председателем Географического общества. Он избран также почётным членом Петербургской Академии наук, а в 1874 году - почетным членом Академии художеств. Свыше сорока лет (1873-1914) Семенов был главой Русского географического общества, главой Русского энтомологического общества (1889-1914). С его помощью организованы экспедиции Пржевальского, Потанина, Козлова, Роборовского, Мушкетова, Миклухо-Маклая, Обручева... Он много работает - пишет капитальные труды, собирает уникальную коллекцию чешуекрылых, пишет этюды по истории нидерландской живописи. Собрав богатейшую коллекцию картин фламандских и голландских художников XVI и XVII в., вторую по полноте в Европе, Семёнов впоследствии передал в Эрмитаж несколько сот картин и несколько тысяч гравюр. А крупнейшая в мире коллекция насекомых, собранная путешественником и насчитывающая 700 тысяч экземпляров, хранится в Зоологическом музее РАН.

С 1882 года П.П. Семенов - член правительственного Сената. Тридцать лет мечтал он совершить всеобщую перепись населения России и в 1897 году сумел этого добиться. Это была первая и единственная в Российской империи перепись населения. Семенов - создатель схемы экономических районов Европейской России. По существу он становится основателем русской экономической географии. С 1897 года - член Государственного совета.

В 1906 году, в честь 50-летия первого путешествия на Тянь-Шань, вышел императорский указ о присоединении к имени П.П. Семенова "отныне и навсегда" титула Тян-Шанского. Он завершал свой жизненный путь всемирно известным учёным. Более 60 академий и научных учреждений Европы и России избрали его своим членом и почётным членом. Именем Семенова-Тян-Шанского названы горы, хребты, ледники в Средней и Центральной Азии, на Кавказе, Аляске и Шпицбергене и около 100 новых форм растений и животных. Одна из вершин Монгольского Алтая носит имя "Пётр Петрович". Из многочисленных своих наград он более всего гордился медалью Карла Риттера, которую присудило ему Берлинское географическое общество в 1900 году. Она изготавливалась из серебра. Единственный раз медаль была отчеканена из золота - когда предназначалась для Семёнова Тян-Шанского...

С 1861 года и до конца жизни П.П. Семенов Тян-Шанский жил на Васильевском острове в Петербурге. Умер великий географ 26 февраля (11 марта) 1914 года от случайного воспаления легких в возрасте 87 лет. Современники вспоминали, что удивительная творческая энергия, ясность ума и феноменальная память не изменяли ему до самых последних дней. Путешественник был похоронен на Смоленском православном кладбище, к умершей в 1906 году дочери Ольге. В 1915 году, через год, рядом похоронили его вторую жену, Елизавету Андреевну (1842-1915), с которой Петр Петрович прожил более 50 лет. А в апреле 1942 года здесь же похоронили и их сына, Андрея Петровича Семёнова-Тян-Шанского (1866-1942), энтомолога, эколога, поэта, профессора зоологии, умершего в блокаду, так же как и еще два сына Петра Петровича. Нынешний памятник на могиле установлен в 1958 году. К большому сожалению, сейчас могила выглядит неухоженной и не посещаемой.

Константи́н Гео́ргиевич Паусто́вский (19 (31) мая 1892, Москва — 14 июля 1968, Москва) — русский советский писатель, классик отечественной литературы. Член Союза писателей СССР.

Журналист Валерий Дружбинский, работавший у К. Паустовского литературным секретарём в 1965—1968 гг., в своих воспоминаниях о писателе («Паустовский, каким я его помню») написал:«Удивительно, но Паустовский ухитрился прожить время безумного восхваления Сталина и ни слова не написать о вожде всех времён и народов. Ухитрился не вступить в партию, не подписать ни единого письма или обращения, клеймящего кого-нибудь. Он изо всех сил пытался остаться и поэтому остался самим собой.»

Во время судебного процесса над писателями А. Д. Синявским и Ю. М. Даниэлем К. Паустовский (вместе с К. Чуковским) открыто выступил в их поддержку, предоставив суду положительные отзывы об их творчестве. В 1965 году он подписал письмо с ходатайством о предоставлении А. И. Солженицыну квартиры в Москве, а в 1967 — поддержал Солженицына, написавшего письмо IV Съезду советских писателей с требованием отменить цензуру литературных произведений. Уже незадолго до смерти, тяжело больной Паустовский направил письмо А. Н. Косыгину с просьбой не увольнять главного режиссёра Театра на Таганке Ю. Любимова. За письмом последовал телефонный разговор с Косыгиным, в котором Константин Георгиевич сказал: «С вами говорит умирающий Паустовский. Я умоляю вас не губить культурные ценности нашей страны. Если вы снимете Любимова, распадётся театр, погибнет большое дело». Приказ об увольнении подписан не был.

Происхождение и образование

Константин Паустовский родился в семье железнодорожного статистика Георгия Максимовича Паустовского, проживающей в Гранатном переулке Москвы. Запись в метрической церковной книге содержит сведения о его родителях: «…отец отставной унтер-офицер II разряду из добровольцев, из мещан Киевской губернии, Васильковского уезда, Георгий Максимович Паустовский и законная жена его Мария Григорьевна, оба православные». Родословная писателя по линии отца связана с именем прославленного запорожского гетмана П. К. Сагайдачного. В семье было четверо детей. У Константина Паустовского было двое старших братьев (Борис и Вадим) и сестра Галина.

В 1898 году семья вернулась из Москвы на Украину, в Киев, где в 1904 году Константин Паустовский поступил в Первую киевскую классическую гимназию. После распада семьи (осень 1908 года) он несколько месяцев жил у дяди, Николая Григорьевича Высочанского, в Брянске и учился в брянской гимназии. Осенью 1909 возвратился в Киев, и восстановившись в Александровской гимназии (при содействии её преподавателей), начал самостоятельную жизнь, зарабатывая репетиторством.

Через некоторое время будущий писатель поселился у своей бабушки, Викентии Ивановны Высочанской, переехавшей в Киев из Черкасс. Здесь, в маленьком флигеле на Лукьяновке, гимназист Паустовский написал свои первые рассказы, которые были опубликованы в киевских журналах. Окончив гимназию в 1912 году, он поступил в Киевский университет на историко-филологический факультет, где проучился два года.

В общей сложности более двадцати лет Константин Паустовский, «москвич по рождению и киевлянин по душе», прожил на Украине. Именно здесь состоялся как журналист и писатель, о чём не раз признавался в автобиографической прозе. В предисловии к украинскому изданию «Золота троянда» (рус. «золотая Роза») 1957 года он писал:

«В книгах почти каждого писателя просвечивается, как сквозь лёгкую солнечную дымку образ родного края с его бескрайним небом и тишиной полей, с его задумчивыми лесами и языком народа. Мне в общем-то повезло. Я вырос на Украине. Её лиризму я благодарен многими сторонами своей прозы. Образ Украины я носил в своём сердце на протяжении многих лет.»

—

Первая мировая и Гражданская войны

С началом Первой мировой войны К. Паустовский переехал в Москву к матери, сестре и брату и перевёлся в Московский университет, но вскоре был вынужден прервать учёбу и устроиться на работу. Работал кондуктором и вожатым на московском трамвае, затем служил санитаром на тыловом и полевом санитарных поездах. Осенью 1915 года с полевым санитарным отрядом отступал вместе с русской армией от Люблина в Польше до Несвижа в Белоруссии.

После гибели обоих его братьев в один день на разных фронтах, Паустовский вернулся в Москву к матери и сестре, но через некоторое время уехал оттуда. В этот период он работал на Брянском металлургическом заводе в Екатеринославе, на Новороссийском металлургическом заводе в Юзовке, на котельном заводе в Таганроге, с осени 1916 года в рыбачьей артели на Азовском море. После начала Февральской революции уехал в Москву, где работал репортёром в газетах. В Москве он стал свидетелем событий 1917—1919 гг., связанных с Октябрьской революцией.

Во время гражданской войны К. Паустовский возвращается на Украину, куда снова перебрались его мать и сестра. В Киеве он был призван в петлюровскую армию, а вскоре после очередной смены власти был призван в Красную Армию — в караульный полк, набранный из бывших махновцев. Несколько дней спустя один из караульных солдат застрелил полкового командира и полк был расформирован. Впоследствии Константин Георгиевич много ездил по югу России, жил два года в Одессе, работая в газете «Моряк». В этот период Паустовский подружился с И. Ильфом, И. Бабелем (о котором позже оставил подробные воспоминания), Багрицким, Л. Славиным. Из Одессы Паустовский уехал на Кавказ. Жил в Сухуми, Батуми, Тбилиси, Ереване, Баку, побывал в северной Персии.

В 1923 году Паустовский вернулся в Москву. Несколько лет работал редактором РОСТА и начал печататься.

1930-е годы

В 1930-е годы Паустовский активно работал как журналист газеты «Правда», журналов «30 дней», «Наши достижения» и других, много путешествовал по стране. Впечатления от этих поездок воплотились в художественных произведениях и очерках. В 1930 году в журнале «30 дней» впервые были опубликованы очерки: «Разговор о рыбе» (№ 6), «Погоня за растениями» (№ 7), «Зона голубого огня» (№ 12).

Летом 1931 года писатель жил в Ливнах и работал над повестью «Кара-Бугаз», ставшей для него ключевой — после выхода повести он оставил службу и перешёл на творческую работу, став профессиональным писателем.

В 1932 году Константин Паустовский побывал в Петрозаводске, работая над историей Петрозаводского завода (тема была подсказана А. М. Горьким). Результатом поездки стали повести «Судьба Шарля Лонсевиля» и «Озёрный фронт» и большой очерк «Онежский завод». Впечатления от поездки по северу страны легли также в основу очерков «Страна за Онегой» и «Мурманск».

По материалам поездки по Волге и Каспию был написан очерк «Подводные ветры», напечатанный впервые в журнале «Красная новь» № 4 за 1932 год. В 1937 году в газете «Правда» вышел очерк «Новые тропики», написанный по впечатлениям нескольких поездок в Мингрелию.

Совершив поездку по северо-западу страны, посетив Новгород, Старую Руссу, Псков, Михайловское, Паустовский пишет очерк «Михайловские рощи», опубликованный в журнале «Красная новь» (№ 7, 1938 г.).

Указом Президиума Верховного Совета СССР «О награждении советских писателей» от 31 января 1939 года К. Г. Паустовский был награждён Орденом Трудового Красного Знамени («За выдающиеся успехи и достижения в развитии советской художественной литературы»).

Период Великой Отечественной войны

С началом Великой Отечественной войны Паустовский, ставший военным корреспондентом, служил на Южном фронте. В письме Рувиму Фраерману от 9 октября 1941 года он писал: «Полтора месяца я пробыл на Южном фронте, почти всё время, не считая четырёх дней, на линии огня…» В середине августа Константин Паустовский вернулся в Москву и был оставлен для работы в аппарате ТАССа. Вскоре по требованию Комитета по делам искусств был освобождён от службы для работы над новой пьесой для МХАТа и эвакуировался с семьёй в Алма-Ату, где работал над пьесой «Пока не остановится сердце», романом «Дым отечества», написал ряд рассказов. Постановку пьесы готовил московский Камерный театр под руководством А. Я. Таирова, эвакуированный в Барнаул. В процессе работы с коллективом театра Паустовский некоторое время (зима 1942 и ранняя весна 1943 гг.) провёл в Барнауле и Белокурихе. Этот период своей жизни он назвал «Барнаульские месяцы». Премьера спектакля по пьесе «Пока не остановится сердце», посвящённой борьбе с фашизмом, состоялась в Барнауле 4 апреля 1943 года.

Мировое признание

В 1950-е годы Паустовский жил в Москве и в Тарусе на Оке. Стал одним из составителей важнейших коллективных сборников демократического направления времен оттепели «Литературная Москва» (1956) и «Тарусские страницы» (1961). Более десяти лет вёл семинар прозы в Литературном институте им. Горького, был заведующим кафедрой литературного мастерства. Среди учащихся на семинаре Паустовского были: Инна Гофф, Владимир Тендряков, Григорий Бакланов, Юрий Бондарев, Юрий Трифонов, Борис Балтер.

В середине 1950-х годов к Паустовскому пришло мировое признание. Получив возможность путешествовать по Европе, он побывал в Болгарии, Чехословакии, Польше, Турции, Греции, Швеции, Италии и др. странах. Отправившись в 1956 году в круиз вокруг Европы, он посетил Стамбул, Афины, Неаполь, Рим, Париж, Роттердам, Стокгольм. По приглашению болгарских писателей К. Паустовский посетил Болгарию в 1959 году. В 1965 году некоторое время жил на о. Капри. В том же 1965 году был одним из вероятных кандидатов на Нобелевскую премию в области литературы, которая в итоге была присуждена Михаилу Шолохову. В книге «Лексикон русской литературы ХХ века», написанной известным немецким славистом Вольфгангом Казаком, по этому поводу сказано: «Запланированное вручение Нобелевской премии К. Паустовскому в 1965-м не состоялось, так как советские власти начали угрожать Швеции экономическими санкциями. И таким образом вместо него был награждён крупный советский литературный функционер М. Шолохов».

К. Г. Паустовский был в числе любимых писателей Марлен Дитрих. В своей книге «Размышления» (глава «Паустовский») она описала их встречу, которая состоялась в 1964 году во время её выступления в ЦДЛ:

«…Однажды я прочитала рассказ „Телеграмма“ Паустовского. (Это была книга, где рядом с русским текстом шёл его английский перевод.) Он произвёл на меня такое впечатление, что ни рассказ, ни имя писателя, о котором никогда не слышала, я уже не могла забыть. Мне не удавалось разыскать другие книги этого удивительного писателя. Когда я приехала на гастроли в Россию, то в московском аэропорту спросила о Паустовском. Тут собрались сотни журналистов, они не задавали глупых вопросов, которыми мне обычно досаждали в других странах. Их вопросы были очень интересными. Наша беседа продолжалась больше часа. Когда мы подъезжали к моему отелю, я уже все знала о Паустовском. Он в то время был болен, лежал в больнице. Позже я прочитала оба тома „Повести о жизни“ и была опьянена его прозой. Мы выступали для писателей, художников, артистов, часто бывало даже по четыре представления в день. И вот в один из таких дней, готовясь к выступлению, Берт Бакарак и я находились за кулисами. К нам пришла моя очаровательная переводчица Нора и сказала, что Паустовский в зале. Но этого не могло быть, мне ведь известно, что он в больнице с сердечным приступом, так мне сказали в аэропорту в тот день, когда я прилетела. Я возразила: „Это невозможно!“ Нора уверяла: „Да, он здесь вместе со своей женой“. Представление прошло хорошо. Но никогда нельзя этого предвидеть, — когда особенно стараешься, чаще всего не достигаешь желаемого. По окончании шоу меня попросили остаться на сцене. И вдруг по ступенькам поднялся Паустовский. Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему свое восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени. Волнуясь о его здоровье, я хотела, чтобы он тотчас же вернулся в больницу. Но его жена успокоила меня: „Так будет лучше для него“. Больших усилий стоило ему прийти, чтобы увидеть меня. Он вскоре умер. У меня остались его книги и воспоминания о нём. Он писал романтично, но просто, без прикрас. Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его „откроют“. В своих описаниях он напоминает Гамсуна. Он — лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно.»

В память об этой встрече Марлен Дитрих подарила Константину Георгиевичу несколько фотографий. Одна из них запечатлела Константина Паустовского и преклонившую перед любимым писателем колени актрису на сцене Центрального дома литераторов.

Последние годы

В 1966 году Константин Паустовский подписал письмо 25-ти деятелей культуры и науки генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу против реабилитации И. Сталина. Литературным секретарём у него в этот период (1965—1968 годы) был журналист Валерий Дружбинский.

Долгое время Константин Паустовский болел астмой, перенёс несколько инфарктов. Умер 14 июля 1968 года в Москве. По завещанию похоронен на местном кладбище Тарусы, звание «Почётного гражданина» которой ему было присвоено 30 мая 1967 года.

Введение

Где Катунь расплескалась светло,

Знало вдоволь и лиха, и горя

Стародавнее это село.

Здесь мальчишка торил дорожку,

Пьяный ветер вдыхал с лугов,

В огороде тяпал картошку,

На Катуни тягал чебаков.

Край сибирский. Пейзаж неброский.

Бьет о берег Катуни волна.

Знает каждый в России, что Сростки –

Это Родина Шукшина.

Нет с нами больше писателя – Василия Шукшина. Но остались его книги, его мысли… И каждый его рассказ заставляет задуматься о серьезных проблемах, о жизни, о поведении человека, его поступках. И вновь вспоминаются слова писателя: «Русский народ за всю историю отобрал, сохранил, возвел в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту. Уверуй, что все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наши страдания – не отдавай всего этого за понюх табаку. Мы умели жить. Помни это. Будь человеком»

«Василий Макарович Шукшин вспыхнул на горизонте культуры ослепительно чистой, яркой звездой, прямо-таки сказочной россыпью дарований. Писатель, романист и драматург, режиссер больших народных полотен, удивительный, неповторимый артист, умеющий в самой обыденной интонации сказать такую необходимую правду о простом человеке, что миллионы сердец… замирали в едином порыве.

1. Детство

Василий Шукшин родился 25 июля 1929 года в селе Сростки Бийского района Алтайского края в крестьянской семье. Мать его – Мария Сергеевна, отец – Макар Леонтьевич. Оба коренные сростенцы. Оказывается, у реки Суры, притока Волги, есть свой маленький приток – речка Шукша. Отсюда, из Поволжья, переселились в 19 веке на Алтай предки писателя – Шукшины

Когда в 1930 году началась сплошная коллективизация, их заставили вступить в колхоз. Глава семьи - Макар Леонтьевич Шукшин - стал работать механизатором на молотилках, в деревне пользовался заслуженным уважением. Однако в дальнейшем это не спасло его от репрессий: в 1933 году Макара Леонтьевича арестовали.

В 22 года мать, Мария Сергеевна, осталась без кормильца с двумя малолетками на руках. Глухое отчаяние наводило на страшные мысли: отравить себя и детей. Помощи ждать было неоткуда. У сестер своих детей семеро по лавкам. Судьба уберегла от греха. Затем пришло трезвое осознание того, что надо жить, если не ради себя, то хотя бы ради детей. И вскоре Мария Сергеевна вышла замуж повторно, за односельчанина Павла Куксина.

Отчима своего Павла Куксина Василий Шукшин позже вспоминал как человека редкой доброты. Женился он по любви. А как иначе? Ведь вдовую взял, да с двумя детьми. И только начала налаживаться жизнь, как грянула война народная. "Второй отец" Шукшина ушел на фронт, а через год принесли похоронку.

2. "В люди"

В шестнадцать лет, окончив семь классов, Шукшин уехал из Сросток: хотел "выйти в люди". С 1945 по 1947 годы он учился в Бийском автомобильном техникуме (35 км от Сросток), но закончить его он так и не сумел. Чтобы прокормить семью, пришлось учебу бросить и устраиваться на работу.

Первым местом работы Шукшина стал трест "Союзпроммеханизация", который относился к московской конторе. Устроившись туда в 1947 году в качестве слесаря-такелажника, Шукшин вскоре был направлен сначала на турбинный завод в Калугу, затем - на тракторный завод во Владимир.

Окончив учебку по специальности радиста, Шукшин в 1950 году попал в одну из частей Черноморского флота, дислоцированную в Севастополе

Вскоре медицинская комиссия Главного военного госпиталя Черноморского флота комиссовала Шукшина.

3. Возвращение в родные пенаты

В1953 году Васили Макарович возвращается в родные Сростки. Он экстерном сдал экзамены за 10 классов и поступил на работу в школу сельской молодежи в качестве учителя 5-7-х классов (преподавал русский язык и литературу) и одновременно был директором.

Однако проучительствовал он недолго. Поступил было в автомобильный техникум, но вскоре понял, что и это не его стезя - поршни и цилиндры вгоняли его в тоску. Те же чувства он испытал, когда устроился работать инструктором Бийского райкома партии. И вот тогда Шукшин решил отправиться в Москву, поступать на сценарный факультет ВГИКа.

Поддержала сына мать Мария Сергеевна, сделала все, что могла - продала корову и вырученные деньги отдала сыну.

В 1955 году Василий отправился покорять Моск

4. Поступление во ВГИК

Шукшин мечтой не пренебрег,-

«Прощайте, отчие просторы!»

Покинул Сростки паренек,

Как «Ломоносов» Холмогоры.

В нем разгорелся – не зачах! –

Порыв поймать свою жар-птицу;

В тяжелоступных кирзачах

Он, как в избу, вошел в столицу.

Придя на сценарный факультет ВГИКа, Шукшин представил на суд экзаменаторов свои рассказы, которые были записаны в толстую амбарную тетрадь. Так как почерк у Шукшина был очень мелкий, а тетрадь была очень толстая. Девушки в приемной комиссии читать написанное поленились, решив про себя, что этот абитуриент типичный графоман. Однако, чтобы не обижать его, решили посоветовать: "У вас фактурная внешность, идите на актерский". Вот что рассказывал бывший сокурсник Шукшина кинорежиссер А. Митта: "Тут от студентов Шукшин узнал, что есть еще и режиссерский факультет. А он понятия не имел, что есть такая профессия - режиссер. Думал, что для постановки фильма собираются артисты и договариваются между собой, как снимать. Оказалось, что режиссер - хозяин картины, главный человек. Тогда он подал на режиссерский.

ВГИКовские бабки были счастливы - нагрубил Ромму, сейчас его выгонят. А мудрый Ромм заявил: "Только очень талантливый человек может иметь такие нетрадиционные взгляды. Я ставлю ему пятерку».

5. Первые роли в кино

В 1956 году состоялся дебют Шукшина в кино: в фильме С. Герасимова "Тихий Дон" (вторая серия) он сыграл в крошечном эпизоде - изобразил выглядывающего из-за плетня матроса. С этого матроса и началась кинематографическая судьба Шукшина-актера.

Летом следующего года Шукшин оказался на практике в Одессе и совершенно внезапно получил приглашение от режиссера Марлена Хуциева сыграть главную роль в его фильме "Два Федора".Фильм "Два Федора" вышел на экраны страны в 1959 году, и его премьера состоялась в столичном Доме кино на улице. Она оказалась очень успешной, и Шукшина-актера заметили.

6. Литература

Параллельно с успехами в кино довольно успешно складывалась и литературная судьба Шукшина. С третьего курса, по совету Ромма, он стал рассылать свои рассказы по всем столичным редакциям в надежде, что какая-нибудь из них обратит внимание на его труды. И он не ошибся. В 1958 году в журнале "Смена" был опубликован его рассказ "Двое на телеге". Однако эта публикация прошла не замеченной ни критикой, ни читателями, и удрученный Шукшин на время перестал рассылать свои произведения по редакциям.

10. "Калина красная"

Фильм был необычен и для самого Шукшина. Ведь долгое время Шукшин считался исключительно мастером рассказов, представителем деревенской прозы, который и в кино ("Живет такой парень", "Ваш сын и брат", "Странные люди", "Печки-лавочки") сожалел о губительном нравственном перерождении простых людей в условиях развития урбанизационных процессов. До "Калины красной" творчество Шукшина нередко оценивали с точки зрения противопоставления города и села, урбанистической безликости и деревенской естественности, бездуховности горожанина и глубинной связи сельского жителя с родной землей.

На VII Всесоюзном кинофестивале в Баку в апреле 1974 года "Калина красная" была награждена главным призом - первый случай в практике проведения отечественных кинофорумов. Причем жюри специально оговорило свое решение: "Отмечая самобытный, яркий талант писателя, режиссера и актера Василия Шукшина, главная премия фестиваля присуждена фильму киностудии "Мосфильм" "Калина красная".

Кроме этой награды, фильм в дальнейшем соберет и целый букет других: приз польских критиков "Варшавская сирена-73", приз фестиваля в Западном Берлине и приз ФЕСТ-75 в Югославии. А самому актеру по опросу журнала "Советский экран" эта картина принесла звание лучшего актера 1974 года.

11. Последний год жизни

Пусть роняют безмолвно кущи

Поздних листьев пожухлый снег.

Был ему на земле отпущен

Непростительно краткий век.

Только путь свой кремнисто-ясный

Осветил он судьбой своей.

Над его над калиной красной

Замирают сердца людей.

Шукшин 1 октября был в нормальном состоянии, внешне выглядел хорошо. В тот день он позвонил с почты поселка Клетская домой в Москву, интересовался делами дочерей (Маша тогда ходила в первый класс, Оля - в детсад). Жены дома не было, так как еще 22 сентября она улетела на кинофестиваль в Варну. После звонка домой Шукшин вместе с Бурковым сходил в баню, потом вернулся на теплоход "Дунай" (там жили все артисты, снимавшиеся в фильме). Затем до глубокой ночи смотрели по телевизору хоккейный матч СССР - Канада. По его окончании разошлись по своим каютам. Но Буркову почему-то не спалось. Часа в 4 утра он вышел из каюты и в коридоре увидел Шукшина. Тот держался за сердце и стонал. "Валидол не помогает, - пожаловался он. - Нет у тебя чего-нибудь покрепче?" Фельдшерицы той ночью на теплоходе не было (она уехала на свадьбу), но Бурков знал, что у кого-то из артистов есть капли Зеленина. Он сходил и принес их Шукшину. Тот выпил их без меры, запил водой и ушел к себе в каюту. После этого прошло еще несколько часов. Часов в девять утра Бурков вновь вышел в коридор с твердым намерением разбудить Шукшина (именно он делал это ежедневно).

Г. Бурков так рассказывал об этом: "Я постучался к Шукшину. Дверь была не заперта. Но я не вошел, а от двери увидел... рука, мне показалось, как-то... Я чего-то испугался. Окликнул его. Ему же на съемку было пора вставать. Он не отозвался. Ну, думаю, пусть поспит. Опять всю ночь писал. Я пошел по коридору и столкнулся с Губенко. "Николай, - попросил я, - загляни к Васе, ему скоро на съемку, а он чего-то не встает..." Он к нему вошел. Стал трясти за плечо, рука как неживая... потрогал пульс, а его нет. Шукшин умер во сне. "От сердечной недостаточности"", - сказали врачи. Я думаю, они его убили. Кто они? Люди - людишки нашей системы, про кого он нередко писал. Ну, не крестьяне же, а городские прохиндеи..."

Тело Шукшина в тот же день доставили в Волгоград, где врач сделал вскрытие в присутствии студентов. Диагноз-сердечная недостаточность. Из Волгограда цинковый гроб на военном самолете доставили в Москву. Гроб был упакован в громадный деревянный ящик с четырьмя ручками. Его сопровождали Бондарчук, Бурков, Губенко, Тихонов, оператор Юсов, другие участники съемочного коллектива.

Похоронили Шукшина на Новодевичьем кладбище. В тот день таксисты Москвы решили, как один, колонной проехать мимо Дома кино, где проходила панихида, и клаксонами подать сигнал печали. Однако сделать это им не позволили. В Союзе кинематографистов узнали об их инициативе и тут же связались с КГБ. Сразу после этого по всем таксомоторным паркам последовало распоряжение задержать выезд машин в город.

Попрощаться с выдающимся писателем, режиссером и актером собралось огромное количество людей. К концу панихиды гроб был весь в ветках калины. Почти каждый, пришедший проститься с Шукшиным, оставлял веточку с красными ягодами, а многие клали в гроб крестики и иконки.

Умер 2.10.1974г, станция Клетская, Волгоградская область.

Версии смерти. После смерти Шукшина в народе внезапно поползли слухи о том, что умер он не естественной смертью - мол, ему помогли это сделать. Эти слухи циркулировали даже в кинематографической среде: сам Бондарчук однажды признался, что какое-то время считал, что Шукшина отравили. Но эти слухи никакого реального подтверждения так и не нашли. И вот в наши дни о них заговорили вновь…

Метели над землей отголосили,

В цвету калина млеет как в снегу…

И Шукшина представить без России,

Как без него Россию не могу.

Заключение

Сын своего народа и своего края, своей страны, Шукшин говорил о жизни. Обо всем, что видел вокруг себя. Говорил честно, пылко, до последнего своего дня. А многие не понимали, не хотели понять Шукшина. Какими-то неудобными, неправильными казались его вещи.

Наше время – время величайшей доброты, а у Шукшина в людях то и дело злость вспыхивает. Почему все так у него?

Потому что Шукшин очень любил людей, нас с вами. И не боялся нашего зла. Он понимал и тех, кто еще только учился делать добро, и оно у них выходит нескладно, неловко; других, которым раньше добра нужен кусок хлеба насущного; и третьих, что к добру не привыкли и не ждут его; и четвертых, кого чужое добро из себя выводит. Он верил в жизнь, которая «предлагает добро и зло» вместе. Поэтому и не закрывал на зло глаза. И сам открывал их, чтобы и мы не боялись людей, которых жизнь сделала злыми, но у которых есть душа, - и ненавидели бы самых страшных, которых он сам ненавидел: у каких души вовсе нет.

Он гражданином был, истинным писателем-гражданином. Он очень болел за нас.

Произведение В.М. Шукшина заставляют о многом задуматься, многое пересмотреть. Сам Василий Макарович был очень совестливым человеком, никогда не ходил против совести. Никогда не заботился о себе. И работал. Очень много работал! Уважал людей-тружеников, какое бы место они не занимали.

Заветам всем нам можно считать вот эти слова Шукшина: «Кто бы ты ни был – комбайнер, академик, художник, - живи и выкладывайся весь без остатка. Старайся много знать, не жалуйся. И не завидуй, не ходи против совести, старайся быть добрым и великодушным – это будет завидная судьба».

�ии И. Сталина. Литературным секретарём у него в этот период (1965—1968 годы) был журналист Валерий Дружбинский.

Марк Юдалевич

Юдалевич Марк Иосифович родился 9 ноября 1918 г. в г. Боготоле Красноярского края. Окончил среднюю школу в Барнауле (1936), Омский педагогический институт до августа 1941 года, преподавал литературу в Омском пединституте.

Участник Великой Отечественной войны. После демобилизации работал в газетах «Алтайская правда», «Сталинская смена», избирался ответственным секретарем краевой писательской организации (1957—1963), редактировал альманах «Алтай», вел семинары молодых литераторов.

Первый сборник стихов — «Друзьям» (1948). Первое крупное произведение — поэма «Алтайский горный инженер» (журнал «Сибирские огни», 1952).

Автор более 50 книг, изданных в Барнауле, Томске, Новосибирске, Москве. Работает в разных жанрах, изучает историю Сибири и Алтая, пишет на историческую тему (поэма «Молчана», повесть «Пятый год», пьеса «Так добывалась правда», роман об А. В. Колчаке «Адмиральский час»).

На сценах ряда театров страны шли пьесы Юдалевича «Голубая дама», «Трудный возраст», «Годы, любовь».

Главный редактор альманаха «Алтай» (1957—1963) и в эти же годы руководитель Алтайской краевой организации Союза писателей России, первый главный редактор (1993—2000) литературно-художественного и краеведческого журнала «Барнаул». Почётный гражданин города Барнаула и Алтайского края. Лауреат семи краевых литературных премий.

В 1949 году за вторую книжку Юдалевич чуть было не загремел вслед за своими учителями – книжку признали «идейно порочной», «пасквилем на советских людей». Одна из басен, за которую Юдалевичу доставалось особо, называлась «Муха» и начиналась со строк: «Каких-то вследствие причин / Случайно Мухе дали чин...», а дальше содержание ее таково, что хоть сейчас ее печатай снова или хоть сейчас снова тираж уничтожай… Спасло его заступничество Константина Симонова.

« Знакомы мы не были, но я написал ему письмо. В ответ телеграмма: приезжайте в Москву. Поехал. Встретились в журнале «Новый мир», который Симонов тогда возглавлял. Он меня выслушал и сказал: «Ситуация эта сейчас типична». Позвонил куда-то, взял трубку и говорит: «Борис Николаевич, вот еще случай». Дал трубку мне, у меня спросили фамилию и где я работал. И все. Оказалось, это был секретарь ЦК КПСС Борис Пономарев. Когда я приехал в Барнаул, мне все вернули – и работу, и почет-уважение,» – вспоминал Марк Юдалевич в одном из интервью нашей газете.

С Пастернаком они как-то всю ночь ходили по Ленинграду, и Пастернак читал ему свои стихи.

Евгений Евтушенко, исключенный из Литинститута за поддержку Пастернака, по рекомендации ректора приехал к Юдалевичу в Барнаул переждать бурю.

«Евтушенко прожил в Барнауле три недели. Потом он часто звонил: спрашивал, как дела, поздравлял с днем рождения…», – рассказывал Марк Иосифович спустя годы.

При всех этих встречах и знакомствах была у Юдалевича еще одна, совсем уж удивительная – с Анной Тимиревой, бывшей гражданской женой адмирала Колчака. Прознав, что она живет в Москве, и запасшись добытым в Омском архиве списком не дошедшего до нее письма адмирала, Юдалевич пошел к Тимиревой.

– К Тимиревой многие тогда пытались попасть – все же подруга Колчака! Она всем говорила: «Не больше пятнадцати минут». И мне так же сказала. Я пришел. Говорю: «У меня для вас письмо». И отдал ей. Она вышла из комнаты – читать. Потом вернулась заплаканная и говорит: «После Саши мне никто таких подарков не делал. Вы для меня теперь самый дорогой человек». Приходил я к ней два дня, разговаривали мы часами… Она ведь любила Колчака всю жизнь. Именно любила, а не просто помнила. Когда мы разговаривали, она называла его Саша, Сашенька – и это через 40 лет, 20 из которых она провела в тюрьме из-за этой самой любви!.. – рассказывал Юдалевич. Все рассказанное ею сохранилось – оно вошло в книгу «Адмиральский час», которую Юдалевич написал и издал уже в перестроечное время.

Юдалевич – это еще и пьеса «Голубая дама», то ли основанная на городской легенде, а то ли породившая легенду о том, что жена барнаульского градоначальника будто бы влюбилась в ссыльного (то ли декабриста, а то ли просто студента) и муж за это замуровал ее в стене дома.

Дом и поныне на месте – известная всем мэрия на пр. Ленина, 17.

Время от времени он публиковал в нашей газете свои новые стихи. В 2004 году он написал: «Умирают люди, умирают, мирный человек и храбрый воин. Только след нередко оставляют, светлый след, кто этого достоин». И теперь мы понимаем, что это он написал и о себе…

Кавалер орденов "Знак Почета", Отечественной войны II степени; награжден медалями "За победу над Германией", "За освоение целинных и залежных земель", "Ветеран труда", медалью Жукова.

Заслуженный работник культуры РСФСР. Почетный гражданин Алтайского края. Почетный гражданин города Барнаула.

Скончался 9 июня 2014 года в Барнауле.

Достоевский, Федор Михайлович - знаменитый писатель. Родился 30 октября 1821 г. в Москве в здании Мариинской больницы, где отец его служил штаб лекарем.

Портрет Достоевского Ф.М.

Отец, Михаил Андреевич (1789—1839),— врач (штаб-лекарь) московской Мариинской больницы для бедных, в 1828 получил звание потомственного дворянина. В 1831 приобрел сельцо Даровое Каширского уезда Тульской губернии, в 1833 соседнюю деревню Чермошню. По воспитанию детей, отец был человеком независимым, образованным, заботливым семьянином, но обладал характером вспыльчивым и подозрительным. После смерти жены в 1837 вышел в отставку, поселился в Даровом. По документам, умер от апоплексического удара; по воспоминаниям родственников и устным преданиям, был убит своими крестьянами.

В противовес ему выступала мать – Мария Федоровна, нежно любящая всех своих семерых детей. Большое влияние на формирование личности Достоевского оказала няня, Алена Фроловна. Именно она рассказывала детям сказки про русских богатырей и Жар-птицу.

В семье Достоевских было еще шестеро детей, Федор был вторым ребенком. Он рос в суровой обстановке, над которой витал угрюмый дух отца. Дети воспитывались в страхе и повиновении, что повлияло на биографию Достоевского. Редко выходя за стены больничного здания, они общались с внешним миром только через больных, с которыми тайком от отца иногда разговаривали. Самые светлые воспоминания детства связаны у Достоевского с деревней - небольшим имением родителей в Тульской губернии. С 1832 года семья ежегодно проводила там летние месяцы, обыкновенно без отца, и дети имели там почти полную свободу, что положительно влияло на биографию Достоевского Федора Михайловича.

В 1832 Достоевский и его старший брат Михаил начали заниматься с приходившими в дом учителями, с 1833 обучались в пансионе Н. И. Драшусова (Сушара), затем в пансионе Л. И. Чермака. Атмосфера учебных заведений и оторванность от семьи вызывали у Достоевского болезненную реакцию (ср. автобиографические черты героя романа «Подросток», переживающего глубокие нравственные потрясения в «пансионе Тушара»). Вместе с тем годы учебы отмечены пробудившейся страстью к чтению.

1837 г. - важная дата для Достоевского. Это год смерти его матери, год смерти Пушкина которым он с братом зачитывается с детства, год переезда в Петербург и поступления в военно-инженерное училище, которое Достоевский закончит в 1843 году. В 1839 г. он получает известие о расправе над отцом. За год до оставления военной карьеры Достоевский впервые переводит и издает "Евгению Гранде" Бальзака (1843).

Свой творческий путь он начал повестью «Бедные люди» (1846 г.), которая была похвально принята Н. Некрасовым и В. Белинским, им понравилась изображенная в ней трагедия маленького человека. Повесть принесла автору популярность, его сравнивали с Гоголем. Произошло знакомство с И. Тургеневым. Но следующие его произведения: психологическая повесть «Двойник» (1846), фантастическая повесть «Хозяйка» (1847), лирическая – «Белые ночи» (1848), драматическая – «Неточка Незванова» (1849), было прохладно встречены критикой, которая не восприняла его новаторства, желания проникнуть в тайны человеческого характера. Достоевский очень болезненно пережил негативные отзывы, начал отдаляться от И. Тургенева и Н. Некрасова.

Вскоре после публикации «Белых ночей» писатель был арестован (1849) в связи с «делом Петрашевского». Хотя Достоевский отрицал предъявленные ему обвинения, суд признал его «одним из важнейших преступников». Суд и суровый приговор к смертной казни (22 декабря 1849) на Семёновском плацу был обставлен как инсценировка казни. В последний момент осуждённым объявили о помиловании, назначив наказание в виде каторжных работ. Один из приговорённых к казни, Григорьев, сошёл с ума. Ощущения, которые он мог испытывать перед казнью, Достоевский передал словами князя Мышкина в одном из монологов в романе «Идиот».

Следующие 4 года Достоевский провёл на каторге в Омске. В 1854 году за хорошее поведение он был освобождён из каторги и отправлен рядовым в седьмой линейный сибирский батальон. Служил в крепости в Семипалатинске и дослужился до лейтенанта. Здесь у него начался роман с Марией Дмитриевной Исаевой, женой бывшего чиновника по особым поручениям, к моменту знакомства - безработного пьяницы. В 1857 году, вскоре после смерти её мужа, он женился на 33-летней вдове. Именно период заключения и военной службы был поворотным в жизни Достоевского: из ещё не определившегося в жизни "искателя правды в человеке" он превратился в глубоко религиозного человека, единственным идеалом которого на всю последующую жизнь стал Христос.

В 1859 получает разрешение жить в Твери, затем в Петербурге. В это время публикует повести "Дядюшкин сон", "Село Степанчиково и его обитатели" (1859), роман "Униженные и оскорбленные" (1861). Почти десять лет физических и моральных страданий обострили восприимчивость Достоевского к человеческим страданиям, усилив напряженные поиски социальной справедливости. Эти годы стали для него годами душевного перелома, краха социалистических иллюзий, нарастания противоречий в его мировоззрении.

С 1861 Достоевский вместе с братом Михаилом начинает издательство журнала "Время". В 1863 году журнал запретили, и в 1864 году они создают новое издание "Эпоха", просуществовавшее до 1865 года. Этот период биографии Достоевского является относительно спокойным, если не считать гонений со стороны цензуры. Ему удалось попутешествовать - в 1862 году он посетил Францию, Великобританию, Швейцарию.

Еще в 1862 году Достоевский влюбился в Апполинарию Суслову, которая ответила взаимностью бывшему политическому ссыльному. Это была пылкая и активная натура, сумевшая разбудить в Достоевском чувства, которые он считал давно умершими. Достоевский делает Сусловой предложение, но она бежит за границу с другим. Достоевский бросается за ней, настигает любимую в Париже и два месяца путешествует с Апполинарией по Европе. Но неуемная страсть Достоевского к рулетке разрушила эту связь – однажды писатель ухитрился проиграть даже драгоценности Сусловой.

1864 г. принес Достоевскому тяжелые утраты. 15 апреля умерла от чахотки его жена. Личность Марии Дмитриевны, как и обстоятельства их «несчастной» любви, отразились во многих произведениях Достоевского (в образах Катерины Ивановны — «Преступление и наказание» и Настасьи Филипповны — «Идиот») 10 июня умер М.М. Достоевский.

В 1864 были написаны "Записки из подполья", важное произведение для понимания изменившегося мировоззрения писателя. В 1865, будучи за границей, в курортном Висбадене, для поправки здоровья, писатель начал работу над романом "Преступление и наказание" (1866), в котором отразился весь сложный путь его внутренних исканий.

В январе 1866 года в «Русском вестнике» начинает печататься роман «Преступление и наказание». Это было той долгожданной мировой славой и признанием. В этот период писатель приглашает на работу стенографистку – молодую девушку Анну Григорьевну Сниткину, которая в 1867 г. становиться его женой, став для него близким и преданным другом. Но из-за больших долгов и давления со стороны кредиторов Достоевский вынужден покинуть Россию и уехать в Европу, где и находился с 1867 по 1871 гг. В этот период были написан роман «Идиот».

Последние годы своей жизни Достоевский провел в городе Старая Русса Новгородской губернии. Эти восемь лет стали самыми плодотворными в жизни писателя:: 1872 - "Бесы", 1873 - начало "Дневника писателя" (серия фельетонов, очерков, полемических заметок и страстных публицистических заметок на злобу дня), 1875 "Подросток", 1876 - "Кроткая", 1879-1880 - "Братья Карамазовы". В это же время два события стали значительными для Достоевского. В 1878 г. император Александр II пригласил к себе писателя, чтобы представить его своей семье, и в 1880 г., всего лишь за год до смерти, Достоевский произнёс знаменитую речь на открытии памятника Пушкину в Москве.

Начало 1881 года – писатель говорит о своих планах на будущее: он собирается возобновить «Дневник», через несколько лет написать вторую часть «Карамазовых». Но этим планам не суждено было сбыться. Здоровье писателя ухудшалось, и 28 января (9 февраля н.с.) 1881 в Петербурге Достоевский скончался. Похоронен на кладбище Александро-Невской лавры.

В биографии-судьбе Ф. М. Достоевского Барнаул связан в основном с именами двух людей — А. Е. Врангеля и П. П. Семёнова (Семёнова-Тян-Шанского).

Врангель Александр Егорович, барон (1833—1915), юрист, дипломат, археолог, автор «Воспоминаний о Ф. М. Достоевском в Сибири. 1854—1856 гг.» (1912). Подростком он зачитывался произведениями Достоевского, присутствовал на инсценировке казни петрашевцев. Это сыграло свою роль, когда после окончания Александровского лицея в 1853 г. Врангель отказался от карьеры в столице и поехал добровольно на должность стряпчего по уголовным и гражданским делам (прокурора) именно в Семипалатинск, где после каторги тянул солдатскую лямку автор «Бедных людей». Будучи уже знакомым с М. М. Достоевским, Врангель взялся передать от него младшему брату письмо, книги, деньги и кой-какие вещи. 21 ноября, на второй день приезда Врангеля в Семипалатинск, состоялась его первая встреча с Достоевским. С этого дня жизнь опального писателя-петрашевца значительно стала меняться к лучшему. Ни разница в положении, ни разница в возрасте (Врангель был на 12 лет моложе Достоевского) не помешали сойтись-сдружиться барону-прокурору с солдатом-политпреступником. Врангель ввёл Достоевского в семипалатинское общество, помогал ему деньгами, горячо хлопотал о присвоении ему офицерского чина и разрешении вернуться в Центральную Россию, хлопотал также по делам возлюбленной Достоевского Марии Дмитриевны Исаевой (будущей его жены). В то время почти ежедневно Достоевский бывал у Врангеля, обедал «янтарной стерляжьей ухой», или заходил вечерком, как вспоминал Александр Егорович, «пить чай — бесконечные стаканы — и курить мой “Бостанжогло” (тогдашняя табачная фирма) из длинного чубука».

В 1856 г. Врангель уехал обратно в Петербург, и помимо прочих причин, подтолкнувших его на это, было и стремление более действенно хлопотать об амнистии Достоевского.

Сохранилось 23 письма Достоевского Врангелю и 16 писем Врангеля Достоевскому. Для нашей темы особенно важны два послания Достоевского, которые появились на свет благодаря тому, что Врангель по делам службы отъезжал из Семипалатинска в Барнаул и Бийск.

Эти письма писались Достоевским в период, когда история его драматической любви к М. Д. Исаевой достигла своей кульминации. В письме от 14 августа 1855 г. он сообщает о смерти мужа Исаевой и умоляет Врангеля прислать ей денег, так как она осталась совершенно без средств с маленьким сыном на руках. Страстное письмо заканчивается опасениями: «Пишу к Вам в Барнаул, по адресу, который Вы мне дали, а еще не знаю, в Барнауле ли Вы? Кажется, Вы написали тогда, что писать в Барнаул надо после 23-го числа…» Опасения Достоевского имели основания: Врангель в эти дни находился ещё в Бийске.

В следующем письме писателя-солдата в Барнаул от 23 августа повторяются сведения о смерти Исаева, просьбы о помощи его вдове и высказываются опасения, что первое письмо не дошло и адресат ещё до Барнаула не доехал: «В Барнауле ли Вы? Я рискнул и на прошлом письме поставил: в Барнаул, хотя, помнится, Вы говорили, что в Барнауле будете только после 23-го. Но Бог знает, в Барнауле ли Вы и теперь?..». На этом фото – дом, в котором жил Достоевский, находясь в нашем городе.

Конечно, Врангель письма друга по приезде в Барнаул получил, ответил и денег Исаевой прислал. Позже, в письме от 9 ноября 1856 г. несчастный влюблённый писал своему конфиденту так, как можно писать только самому близкому другу: «Я попросил у Вас денег, как у друга, как у брата, в то время, в тех обстоятельствах, когда или петля остаётся или решительный поступок <…> Производство в офицеры если обрадовало меня, так именно потому, что, может быть, удастся поскорее увидеть её. <…> Люблю её до безумия, более прежнего. Тоска моя о ней свела бы меня в гроб и буквально довела бы меня до самоубийства, если б я не видел её <…> Я ни об чем более не думаю. Только бы видеть её, только бы слышать! Я несчастный сумасшедший! Любовь в таком виде есть болезнь <…> или топиться или удовлетворить себя. <…> О, не желайте мне оставить эту женщину и эту любовь. Она была свет моей жизни…»

В свою очередь, Достоевский, конечно, был в курсе всех перипетий тоже драматической любви Врангеля к Е. И. Гернгросс — гранд-даме Барнаульского высшего света.

Предположительно, бал состоялся в Доме начальника Алтайского горного округа, ныне - здесь здание администрации города (пр. Ленина, 18). По другим данным, балы проводились в Дворянском собрании, где сейчас находится Государственный музей истории литературы культуры Алтая на улице Льва Толстого. Но это лишь версии.

Гернгросс (урожд. Львова) Екатерина Иосифовна (Осиповна) (1818—?), жена начальника Алтайских заводов в Барнауле полковника (впоследствии генерал-лейтенанта) А. Р. Гернгросса. Достоевский познакомился с ней и её мужем в 1855 г. по рекомендации Врангеля в первый свой приезд в Барнаул.

В переписке Достоевского с бароном Екатерина Гернгросс фигурирует под литерой «Х». В письме к Врангелю от 9 марта 1857 г. писатель-психолог, утешая несчастного в любви друга, так характеризовал эту женщину: «…эта женщина, по моему убеждению искреннему, не стоит Вас и любви Вашей, ниже Вас, и Вы только напрасно мучаете себя сожалением о ней. <…> не ошиблись ли Вы в ней окончательно? Может быть, Вы уверили себя, что она Вам может дать то, что она вовсе не в состоянии дать решительно никому. Именно: Вы думали искать в ней постоянства, верности и всего того, что есть в правильной и полной любви. А мне кажется, что она на это неспособна. Она способна только подарить одну минуту наслаждения и полного счастья, но только одну минуту; далее она и обещать не может, а ежели обещала, то сама ошибалась, и в этом винить её нельзя; а потому примите эту минуту, будьте ей бесконечно благодарны за неё и — только. Вы её сделаете счастливою, если оставите в покое. Я уверен, что она сама так думает. Она любит наслажденье больше всего, любит сама минуту, и кто знает, может быть, сама заране рассчитывает, когда эта минута кончится. Одно дурно, что она играет сердцем других; но знаете ли, до какой степени простирается наивность этих созданий? Я думаю, что она уверена, что она ни в чём не виновата! Мне кажется, она думает: “Я дала ему счастье; будь же доволен тем, что получил; ведь не всегда и это найдёшь, а разве дурно то, что было; чем же он недоволен”. Если человек покоряется и доволен, то эти созданья способны питать к нему (по воспоминаниям), навеки бесконечную, искреннюю дружбу, даже повторить любовь при встрече…»

Взаимоотношения Врангеля и Гернгросс отразились, в какой-то мере, в «Вечном муже», а сама Екатерина Иосифовна послужила прототипом Наталии Васильевны Трусоцкой. Вельчанинов так вспоминает о времени, когда жил в городе Т. и был любовником Трусоцкой: «Значит, было же в этой женщине что-то такое необыкновенное — дар привлечения, порабощения и владычества!

В 1980-х годах здесь начали строить большую транспортную развязку и историческую застройку снесли, практически не оставив от неё никакого следа. Сейчас здесь находится конечная остановка пассажирского транспорта "Спартак-2".
А в Барнауле Достоевский побывал благодаря другому своему давнему товарищу — П. П. Семёнову.

Семёнов (Семёнов-Тян-Шанский) Пётр Петрович (1827—1914), географ, путешественник, впоследствии руководитель Русского географического общества, автор двухтомника «Мемуары». Почётную приставку Тян-Шанский к фамилии получил в 1906 г. за исследования в 1856—1857 гг. Тянь-Шаня. Во время этого путешествия он и встречался с Достоевским в Семипалатинске и Барнауле. Но познакомились они ещё в 1840?е гг., когда Семёнов после окончания школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров стал вольнослушателем Петербургского университета, дружил и жил на одной квартире с Н. Я. Данилевским, который познакомил его со многими петрашевцами, в том числе и с братьями Достоевскими. В «Мемуарах» он писал: «Данилевский и я познакомились с двумя Достоевскими в то время, когда Фёдор Михайлович сразу вошёл в большую славу своим романом “Бедные люди”, но уже рассорился с Белинским и Тургеневым, совершенно оставил их литературный кружок и стал посещать чаще кружки Петрашевского и Дурова…»

В Сибири они сначала встретились и общались в Семипалатинске, куда приехал Семёнов в начале ноября 1856 г., а 24 ноября Достоевский, отпросившись у батальонного командира, отправляется с Петром Петровичем в Барнаул, где присутствует знакомится, как уже упоминалось, с Е. И. Гернгросс, присутствует на балу по случаю её именин и на следующий день отбывает в Кузнецк для свидания с М. Д. Исаевой, где делает ей предложение и получает наконец согласие. На обратном пути из Кузнецка в Семипалатинск он опять останавливается на сутки (1 декабря) в Барнауле, обедает и проводит вечер у Гернгроссов.

Увы, надо сказать, что Барнаул и местное общество оставило у писателя не самые радужные воспоминания. Уже 21 декабря 1856 г. в письме Врангелю в Петербург он брюзжит: «О барнаульских я не пишу Вам. Я с ними со многими познакомился; хлопотливый город, и сколько в нём сплетен и доморощенных Талейранов!..»

Во 21-м томе «Мемуаров» Семёнов живописно рассказал и о сибирских своих встречах с писателем, в том числе и о том, как Достоевский останавливался-гостил у него перед свадьбой с М. Д. Исаевой и сразу после неё: «В январе 1857 года я был обрадован приездом ко мне Ф. М. Достоевского. Списавшись заранее с той, которая окончательно решилась соединить навсегда свою судьбу с его судьбой, он ехал в Кузнецк с тем, чтобы устроить там свою свадьбу до наступления Великого поста. Достоевский пробыл у меня недели две в необходимых приготовлениях к своей свадьбе. По нескольку часов в день мы проводили в интересных разговорах и в чтении, глава за главой, его в то время ещё не оконченных “Записок из Мёртвого дома”, дополняемых устными рассказами. <…> Я был счастлив тем, что мне первому привелось путём живого слова ободрить его своим глубоким убеждением, что в “Записках из Мёртвого дома” он уже имеет такой капитал, который обеспечит его от тяжкой нужды, а что всё остальное придёт очень скоро само собой. Оживлённый надеждой на лучшее будущее, Достоевский поехал в Кузнецк и через неделю возвратился ко мне с молодой женой и пасынком в самом лучшем настроении духа и, прогостив у меня еще две недели, уехал в Семипалатинск…»

Семёнов-Тян-Шанский несколько неточен: первый, предсвадебный, визит Достоевского продолжался не две недели, а с 28 января по 4 февраля — 5-го писатель-жених был уже в Кузнецке. И на обратном пути молодожёны гостили не две недели, а всего четыре дня — с 15 по 19 февраля, да и то по причине печального инцидента, о котором Пётр Петрович умалчивает. Дело в том, что именно в барнаульском доме Семёнова с Достоевским случился сильнейший нервный припадок. Местный врач ставит диагноз: настоящая эпилепсия. Этот сибирский доктор, «учёный и дельный» (к сожалению, имени его не сохранилось), у которого Достоевский «выпросил подробную откровенность», буквально вверг бедного новобрачного в отчаяние: «…я в один из этих припадков должен ожидать, что задохнусь от горловой спазмы и умру не иначе, как от этого».

А уж какой стресс пережила Мария Дмитриевна! В письме к брату Михаилу Михайловичу (от 9 марта 1857 г.) писатель скупо после сообщения о барнаульском припадке добавляет — «перепугавший до смерти жену…» И, конечно же, открывшаяся так нежданно и совсем в неподходящий момент страшная болезнь Фёдора Михайловича отнюдь не способствовала ладу и любви в ещё только складывающейся семье. Это потом юной Анне Григорьевне, второй жене писателя, даст Бог мудрости и терпения относиться к болезни мужа без отвращения и страха: милосердно, долготерпимо и с пониманием того, что эпилепсия Достоевского — это в какой-то мере плата за гениальность, за богоизбранность, за бессмертие…

В письме к А. Е. Врангелю от того же 9 марта 1857 г. писатель тоже сообщает-констатирует грустный факт: «В Барнауле со мной случился припадок <…> доктор сказал мне, что у меня настоящая эпилепсия…»

Остаётся добавить, что ещё в период, когда М. Д. Исаева осталась вдовой и металась между Достоевским и местным кузнецким учителем Вергуновым, не зная, кому отдать предпочтение, имелся прожект переезда её в Барнаул. В связи с этим и опальный писатель предполагал для себя возможность стать жителем Барнаула. Ещё в письме брату Михаилу, которое пишется 13-18 января 1856 г., он пишет подробно как о деле практически решённом:

«Начальник Алтайских заводов полковник Гернгросс, друг Ал<ександра> Егор<овича>, очень желает, чтоб я перешёл служить к нему, и готов дать мне место, с некоторым жалованьем в Барнауле. Я об этом думаю, но опять-таки жду, не будет ли чего до весны из Петербурга? Если мне нельзя будет выехать из Сибири, я намерен поселиться в Барнауле, куда приедет служить и Алекс<андр> Егор<ович>…»

Спустя два с лишком месяца в письме уже Александру Егоровичу Врангелю (23 марта 1856 г.) писатель, надеясь на милости в связи с коронацией Александра II, продолжает эту тему: «…неужели нельзя мне перейти из военной (службы) в статскую и перейти в Барнаул?..»

А в письме от 13 апреля 1856 г. опять же Врангелю уже более твёрдо: «Если будет возможность говорить и хлопотать о переводе моём в статскую службу, именно в Барнаул, то, ради бога, не оставляйте без внимания. Если возможно говорить об этом с Гасфортом, то, ради Бога, поговорите; а если можно не только говорить, но и делать, то не упускайте случая и похлопочите о моем переводе в Барнаул в статскую службу. Это самый близкий и самый верный шаг для меня…»

Судьба сложилась так, что автор будущих «Униженных и оскорблённых» женился, перешёл-таки в статскую службу, но переехал с женой не в Барнаул, а — в Тверь.

Дом, в котором жил Достоевский в Барнауле, снесен.

" Он навсегда войдет в потомство, наш славный Новиков-Прибой,

Как поучительно знакомство с его причудливой судьбой !"

Демьян Бедный, 1937 г.

Алексей Силыч Новиков – Прибой (изначальная фамилия — Новиков) родился 24 марта 1877 г. в селе Матвеевское Тамбовской губернии (ныне Рязанская обл.) – умер 29 апреля 1944 г., в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Детство и юность провел в с. Матвеевском, расположившемся возле речки Журавки, среди лесов и полей. С юных лет – тяжкий крестьянский труд вместе с отцом, отставным унтер-офицером — фейерверкером (артиллеристом) Силантием (Силой) Филипповичем (он, отслужив почти 25 лет рекрутской службы, с хорошей пенсией вернулся в 1862 г. с женой Марией и годовалым сыном Сильверстом в родное Матвеевское, где у него уже не было ни крова, ни родных, и на имевшиеся деньги построил трехкомнатный бревенчатый дом). Грамоту Алексей сначала постигал с отцом, потом обучался у дьячка местной церкви, а затем в церковноприходской школе в соседнем селе, которую закончил отличником.

Мать, Мария Ивановна, сирота, воспитанница католического монастыря в Варшаве, полька, принявшая по просьбе мужа православие, готовила мальчика к лучшей, по её мнению, доле — монашеской (прежде всего, думала, не заберут в армию!).

Но судьба распорядилась по-своему — однажды летним вечером, по пути домой с молебна в Свято-Успенском Вышенском монастыре (расстояние от обители до Матвеевского по прямой - 28 км.) мать и сын на пустом берегу в луче солнечного света внезапно увидели необычно одетого человека, как выяснилось - матроса, любовавшегося слиянием рек Выша и Цна. Отвечая на вопросы юноши, удивленного его обликом, моряк с пронзительно серыми глазами ладно и заманчиво поведал ему об экзотических странах, красоте и силе океанских просторов и кораблях — скорлупках во власти стихии. "Из тебя, я вижу, хороший бы моряк вышел!" - запомнил его пророчество Алексей (из рассказа "Судьба").

А.Новиков с той поры мечтал стать моряком и увидеть океан. В 1899 г. умирающий отец наказал ему: "Служи честно, начальство уважай...Трудно будет - знаю. Народу служи...", и Алексей, когда пришла повестка о воинской повинности, сам вызвался и добился (поменявшись в списке с другим) назначения в военно-морской флот (хотя служба там - 7 лет, была больше, чем в армии (4-5 лет) и был определен на Балтику. Пять лет жизни - с 1900 по 1904 г. прошли в Кронштадте. Служил матросом в 16-ом флотском экипаже (впоследствии переведен в 7-й фл. экипаж и попал, к счастью, не на "кн. Суворов", а на "Орёл" ! ), а потом после успешно сданных экзаменов стал баталёром* сначала 2-й, а с 1901 г. и 1-й статьи на крейсере «Минин» Учебно-артиллерийского отряда (этим отрядом - всего ок. 2500 чел.- руководил до 1903 года и держал флаг на "Минине" З.П.Рожественский - будущий командующий 2-й ТОЭ- и А.Новиков имел непосредственные впечатления о нём). В 1902 г. за службу на "Минине" получил от руководства "хороший" аттестат.

С 1900 г. в Кронштадте А.Новиков, посещая воскресную школу, и активно стремясь к знаниям, читал литературу и биографии писателей (в т.ч. самоучек - М.Горького, А.Кольцова, Ф.Решетникова и др.), следуя наставлениям из работ «Практика самообразования» и «Среди книг» известного литературоведа Н.А.Рубакина (в 1909 г. Алексей Силыч добрался до Швейцарии, встретился в Кларане со своим литературным «крестным», а потом до конца своей жизни переписывался с ним).

В Кронштадте же был вовлечен преподавателем школы - студентом Петербургского университета Иваном Ефимовичем Герасимовым в подпольный социал-демократический кружок, распространявший литературу против царизма. В 1903 г. в числе других был арестован, но освобожден за неимением улик, а затем как «неблагонадежный» по предложению контр-адмирала, нач. штаба Кронштадтского порта А.Г.Нидермиллера переведен (из 7-го фл. экипажа) на броненосец «Орёл», отправлявшийся в составе 2-й эскадры на Тихий океан, где шла война с Японией. Так будущий писатель после 7-месячного изнурительного плавания оказался сначала в огне Цусимского сражения (27-28 мая 1905 г.), а затем пережил более 8 месяцев японского плена (пребывание там, правда, было вполне сносным, т.к. Япония недавно подписала и четко соблюдала Гаагскую конвенцию). В начале 1906 г. пароход Добровольного флота "Владимир" из порта Нагасаки доставил А.Новикова с другими бывш. пленными (все получили большую выплату и за поход и за время в плену) во Владивосток.

Литературный талант проявился у А.Новикова в 24 года. В 1901 г. в «Кронштадтском вестнике» была опубликована его первая заметка, в которой он призывал матросов учиться в воскресной школе. В 1906 г. по возвращении в Россию из Японии газета «Новое Время» напечатала очерк Алексея "Гибель эскадренного броненосца "Бородино" (очерк написан на основе свидетельств чудом уцелевшего его земляка С.С.Ющина, и он же передал в Петербурге рукопись вдове командира бр. "Бородино" г-же Серебренниковой с просьбой опубликовать его, что та и сделала), а газета "Мысль" - "Гибель эскадренного броненосца "Ослябя". В 1907 г. сразу в Петербурге и Москве под псевдонимом "А.Затертый (бывший матрос)" вышли две его первые книжечки - «Безумцы и бесплодные жертвы» (об участии бр. "Орёл" в бою) и «За чужие грехи», которые за нападки на режим тотчас же были конфискованы властями, а сам он объявлен в розыск.

Весной 1906 г. Алексей Силыч, демобилизованный из флота, прибыл в родное Матвеевское, где узнал о совсем недавней смерти матери, но уже осенью, оставив свои записи о Цусиме брату Сильверсту, преследуемый охранкой, был вынужден скрыться в Петербурге (адрес дал друг, инж. "Орла" В.П.Костенко), поработав письмоводителем у "прекрасного человека, разрешившего пользоваться своей библиотекой", известного адвоката Н.А.Топорова (после общения с жалобщиками А.Новиков в 1907 г. написал "Рассказ сторожа"). В конце 1907 г. он выехал в Финляндию, где на даче брата революционерки В.Фигнер его приютил дворник - друг с крейсера "Минин", рязанец М.А.Косырев (участник восстан. в 1906 на кр. "Пам. Азова", а в 1951 г. он был на открытии памятника писателю), а затем в трюме парохода нелегально перебрался в 1908 г. Англию и тяжким трудом разнорабочего стал зарабатывать на хлеб. В Лондоне, где достраивался бр. крейсер "Рюрик", по заданию В.П.Костенко в числе других, несколько месяцев ("Рюрик" ушел в Россию в августе 1908 г.) вел агитацию против самодержавия среди российских рабочих и моряков. Но, главное, в квартире русского эмигранта, народовольца, выпускника МГУ, инженера Людвига Нагеля, помогавшего бежавшим от преследования из России, Алексей Силыч встретил его дочь, Марию (девушка была моложе Новикова на 14 лет), которая, после свадьбы в 1910 г., стала верной спутницей А.Новикову на всю его жизнь.

Царская цензура зверствовала, поэтому до революции 1917 г. А.Новиков печатался сравнительно мало. В 1911 г. он, написав большой рассказ «По-темному» (о "путешествии" в Англию в трюме корабля), выслал рукопись на оценку М.Горькому (А.Пешкову). Вещь настолько ему понравилась, что в течение месяца рассказ был опубликован в солидном отечественном журнале «Современник», а сам А.Новиков в 1912 г. получил приглашение прибыть на о. Капри. Считается, что именно это произведение ввело имя А.Новикова в отечественную маринистику. Целый год он снимал квартиру на острове и приносил Алексею Максимовичу свои новые тексты для обсуждения. Так, совершенствуя писательское мастерство в общении с М.Горьким, И.Буниным, Б.Тимофеевым, С.Астровым и др., он создал ещё несколько работ. Продолжая традиции своего наставника-мариниста К.М.Станюковича, Алексей Новиков описывал простых русских людей, мужественных и добрых, преданных Родине и воинскому долгу.

В 1914 г. А.Новиков подготовил к печати сборник «Морские рассказы» (но смог опубликовать лишь в 1917 г. после февральской революции). Кроме таких рассказов, на основе собственных наблюдений, писатель создал цикл острохарактерных работ о крестьянской жизни – «Лишний» , «Порченый», "Озверели" и многие др., показывающие изломы человеческих судеб и душ под влиянием кризиса общественных отношений в царской России в период с 1905 по 1917 годы.

Страстный охотник, А.С.Новиков-Прибой известен также своими проникновенными рассказами об этом увлечении, охотничьих собаках, природе Тамбовщины и Мордовии (в 1938 г. в Женеве, на конкурсе охотничьих произведений рассказ "Клок шерсти", переведенный на французский язык, получил первую премию).

Читателей привлекали и лирические произведения - "Море зовет", "Женщина в море" и др.

Часть произведений Алексея Силыча до 1913 г. печатались под псевдонимом "Прибой", а часть под фамилией Новиков. Чтобы избежать путаницы (оказалось, что под псевдонимом «Прибой» уже издавался военно-морской историк Н.Л.Кладо, и к тому же публике был давно известен писатель Иван Новиков (см. совм. фото) — в 1913 году писатель В.В.Вересаев в разговоре с Алексеем Силычем посоветовал ему объединить свою фамилию с псевдонимом "Прибой". Так, по совету старшего товарища в литературе появилось звучное сочетание - "Новиков-Прибой".

По амнистии к 300-летию царского дома Романовых в 1913 г. А.С.Новиков снова возвращается в Россию, "выправляет" себе паспорт у знакомого писаря Мадонской волости (где было его село) и обосновывается с семьей в Москве (сначала снимает квартиру на Таганке, потом в 1920-30-х гг. живет в доме литобъединения "Кузница" в Староконюшенном пер., и, накопив гонорары от издания своих книг, наконец, покупает квартиру в д.5 в Б.Кисловском пер.). В 1913 г. А.Новиков как помощник начал работать у Н.С.Клестова-Ангарского, который вместе с В.В.Вересаевым возглавлял Московское книгоиздательство.

В период Первой мировой войны с помощью Е.П.Пешковой (супруги М.Горького) А.С.Новиков, будучи призванным в Армию, устроился на должность заведующего хозяйством сначала 198-го, а потом 204-го санитарного поезда Земского союза (поезда передвигались вдоль линии фронтов, забирая раненных и доставляя их в госпитали). Жена его, Мария Людвиговна, сначала работала медсестрой, а потом стала зав.хозяйством 198-го поезда, потом 217-го, находясь там с сыном Анатолием (помимо Анатолия, в семье Новиковых родились ещё двое детей - в 1923 г. сын Игорь, а в 1934 г. дочь Ирина). В ходе войны, в 1916 г. написал только одну работу - очерк "Погрузка раненных", отобразив там врача 182-го поезда В.Г.Давыденко.

После революции 1917 г. (А.С.Новиков, всю жизнь был беспартийным !, хотя и симпатизировал партии социал-революционеров, выражавших чаянья крестьянских масс) он в ноябре 1917 г. пытался попасть в Учредительное собрание от Тамбовской губернии, а потом участвовал во 2-ом Всероссийском крестьянском съезде. Главное же для него - его произведения стали свободно издаваться!

В первые же дни Октябрьской революции поехал в Кронштадт чтобы побыть с моряками-балтийцами, перешедшими на сторону новой власти (познакомился там с Ф.С.Предтечей - автором текста "Раскинулось море широко", своей любимой песни).

В марте 1918 г. он, как имевший опыт работы хозяйственника на санитарных поездах, предложил Московскому продовольственному комитету свою помощь в снабжении голодающей Москвы зерном. Возглавив простаивавшие санитарные поезда, снарядив их грузом текстиля на обмен, А.Новиков с семьей, Максом (Максимом Алексеевичем Горьким) и писателем И.Вольновым направился в г. Барнаул и смог (правда, благодаря приданному в Вятке взводу красноармейцев с пулемётом) вернуться на одном из поездов с зерном в Москву. Другой же поезд, где была его жена с сыном, стартовав чуть позже, застрял в Барнауле после захвата города частями Чехословацкого корпуса.

Возвратившись в Барнаул (группу писателей командировал нарком просвещения А.В.Луначарский) для вызволения супруги, А.С.Новиков попадает в город, захваченный отрядами Колчака. Чудом избежав расстрела, он был силой определён писарем в железнодорожный батальон, где пробыл 2 месяца, до сдачи его войскам наступавшей Красной Армии. Между тем, этот период был плодотворным: А.С.Новиков успевает создать в городе кооперативное издательство "Сибирский рассвет" и начать выпускать одноименный журнал, в Чите создает издательство "Утес", а в 1919 г. смог написать и издать в Барнауле сборник рассказов «Две души» и лирическую повесть со знаменитым названием - «Море зовет», посвятив ее жене - М.Л.Новиковой.

Семья Новиковых приехала в Москву лишь в 1920 г. Тогда же М.Л.Новикова устраивается на работу в Народный комиссариат иностранных дел (помог ее отец Людвиг , вернувшийся в Россию из эмиграции в 1918 г. и уже работавший в НКИД).

А.С.Новиков в 1920-1931 гг., входя в объединение литераторов «Кузница» (В.Казин, Ф.Гладков, Н.Ляшко, А.Неверов, Е.Нечаев, П.Низовой, Г.Санников, П.Ширяев и др.), начал успешно развивать удачно найденную свою тематику в литературе - показывать человека в позитивном развитии, переосмыслении себя, почти всегда под влиянием суровой морской стихии. Море, океан, сила природы выступают у него как некий воспитатель, закаляющий волю и очищающий "дряблые души" от лени, трусости, порочного индивидуализма.

Кроме того, ему удаётся великолепно, не повторяясь во множестве своих работ, передавать красоту и силу водной стихии, на что способны только одарённые писатели.

В конце 20-х годов А.С.Новиков-Прибой выступил инициатором создания Дома творчества писателей "Малеевка" около г. Руза под Москвой.

Постоянно находясь в поиске нового, но обязательно хорошо знаемого материала, писатель в 1921 г., получив мандат Ф.Ф.Раскольникова, командующего Балтфлотом, пребывал на базе в Кронштадте и совершал выходы на подводной лодке. В результате в 1923 г. появилось первое в России художественное произведение о службе на субмарине - повесть "Подводники".

В 1923-28 гг. Новиков-Прибой совершил несколько рейсов на транспортных кораблях "Коммунист", "Герцен" и "Камо". Итогом такого "погружения" стали повести - "Женщина в море", "Ералашный рейс" (первая советская морская повесть приключений), "Коммунист" в походе", а также роман "Солёная купель", который, по мнению академика С.Н.Сергеева-Ценского, стал лучшей работой Алексея Силыча из созданного до "Цусимы".

Дважды переиздаются «Морские рассказы» и «Две души». Появляются сборники рассказов «Победитель бурь», «Порченый», «Бойня», «Во власти моря» и др. Не раз печатается повесть «Подводники».

О популярности А.С.Новикова свидетельствуют факты: 1926-1927 гг. выходит пятитомное собрание сочинений в Харькове, в 1927-1928 гг. пятитомное собрание сочинений в Ленинграде. В 1929 – 1931 гг. читатели получают уже собрание сочинений в 6-и томах.

Для спокойной писательской работы в 1932 году по совету поэта и писателя П.С.Парфенова получил участок и поставил там дачный дом в поселке Черкизово (ст. Тарасовская) под Москвой. Перевозку сруба из Завидово организовал на санях боцман "Орла" М.И.Воеводин.

В июле 1934 г. Новиков-Прибой, Бабель и Кольцов как представители писательского сообщества удостоились чести встречать на аэродроме в Москве фантаста Герберта Уэлса.

С первых же дней своего нахождения на бр."Орёл" А.С.Новиков, наблюдая сам и беседуя с членами команды этого и других кораблей (удачей считал встречу с С.Ющиным с "Бородино"), начал собирать и письменно фиксировать уникальный материал о походе на Восток. По возвращении в Россию отдельные его очерки уже в 1906 г. появились в печати – «Гибель эскадренного броненосца «Бородино» 14 мая 1905 г.», «О гибели эскадренного броненосца «Ослябя» и его экипажа 14 мая 1905 г.», «Печальная годовщина» и др.

Однако все записи Алексея Силыча, так необходимые для задуманной большой работы, уже однажды сгоревшие, заново им восстановленные и с трудом сохраненные в японском плену и в долгом, от Владивостока, пути домой, были утрачены второй раз — в 1906 г. уже пожилой брат Сильверст в Матвеевском спрятал архив от жандармов, а потом не смог его разыскать. Лишь через 22 года бесценные записи были найдены уже его сыном Иваном и 4 мая 1928 г. в присуствии А.В.Перегудова, П.Г.Ширяева были переданы им Алексею Силычу (все трое были на охоте ок. Матвеевского). В том же 1928 году свои рукописи передал писателю его друг и наставник инженер "Орла" В.П.Костенко (в "Цусиме" он - инж. Васильев). С этого момента работа над давно задуманным масштабным описанием похода и трагедии в Японском море, создание которого Алексей Силыч с учетом отчаянных просьб друзей-цусимцев, считал долгом своей жизни резко ускорилась.

Для спокойной работы над рукописями Алексей Силыч с семьей в 1928-1929 гг. с весны до осени проводит в Крыму, в г. Алуште. Там же в 1928 г. он знакомится со своим земляком, маститым писателем, академиком С.Н.Сергеевым-Ценским ("Севастопольская страда", "Синопский бой", "Флот и крепость" и др.), с которым обсуждает план и главы "Цусимы". Там же познакомился писателем с А.В.Перегудовым, замечательным мастером слова ("В те далекие годы" и др.), в доме которого в г. Ликино-Дулёве написал несколько глав "Цусимы".

Первая часть «Цусимы» — «Поход» была издана в 1932 г. и сразу же - в декабре получила в газете «Правда» восторженный отзыв известного критика С.Розенталя, отметившего, что Новиков со своей книгой -"не для эстетов и чистоплюев"- вошел победителем в советскую литературу. Между тем, понимая, что для написания пронзительно точной и полной картины гибели эскадры ему не хватает многих данных и впечатлений, А.С.Новиков обратился через центральные газеты к участникам Цусимского боя с призывом предоставить ему свои воспоминания.

Более трехсот цусимцев безоговорочно прислали своему соратнику личные дневники, фотографии и даже зарисовки с просьбой отобразить в работе эпизоды трагедии для последующих поколений. Многие приходили в квартиру писателя в Б.Кисловском пер. и рассказывали незабываемое. Чтобы поговорить с теми, кто не мог приехать, А.С.Новиков побывал в Рязани, Костроме, Ярославле, Ростове-на-Дону, Царицыне, Одессе и др. городах. Каждая такая встреча с друзьями, особенно с членами команды «Орла» — мл. штурманом Л.В.Ларионовым; инженером, другом В.П.Костенко, отдавшим ему свои заметки; а также последним командиром "Орла", ст. офицером К.Л.Шведе (в романе - Сидоров); лейтенантом. К.П.Славинским; боцманом М.И.Воеводиным; врачом А.П.Авроровым (А.Новиков работал под его началом во время боев в лазарете, а потом получил от него медицинский судовой журнал); сигнальщиком В.П.Зефировым, машинистом С.А.Мурзиным, А.Пушкаревым, С.Мельниковым, П.Семеновым, Н.Кочиным, а также с других кораблей - вестовым ком. эскадрой П.Г.Пучковым, мичманами "Блестящего" К.Л.Ломаном и Н.Н.Зубовым, мичманом "Бодрого" Е.С.Гарнетом, минером "Громкого" Ф.П.Богорядцевым, рулевым кр. "Олег" М.И.Голубевым, С.С.Губенко, маш. "Сисоя Великого" И.М.Шплатовым и другими, превращалась в десятки новых страниц, отражавших свидетельства очевидцев(!!!). "Я обростаю материалами для "Цусимы", как днище корабля ракушками" - писал автор в письме Сергееву-Ценскому.

"Работа над книгой сделалась групповым творчеством, которое слито в целое личным авторством писателя" - подметил писатель К.А.Федин.

Вторая часть «Цусимы» - "Бой" - была издана в 1934 г. С.Розенталь написал в "Правде" - "Если есть книги, подлинно написанные кровью сердца, то несомненно, что эти две книги Новикова-Прибоя - из их числа. "Цусима" - книга, которую читаешь залпом от первой до последней страницы".

К.Г.Паустовский отметил в "Литгазете" 24.03.1937 г.: "Цусима" стала великой удачей писателя. Здесь тема настолько потрясает, что перестаешь замечать всё то, что принято замечать у писателей: язык, стиль, композицию."

В феврале 1934 г. радиостанция "Коминтерн" передала композицию по роману, созданную и исполненную Эрастом Гариным, а в ноябре известный театральный режиссер В.Н.Яхонтов, руководитель труппы актеров "Современник", поставил инсценировку "Цусима" (на премьере выступил Алексей Силыч).

В августе 1934 г. А.С.Новиков-Прибой как делегат с решающим голосом вошел в правление Первого всесоюзного съезда советских писателей (а потом участвовал в заседании 1-го Пленума ССП). На открытии Съезда он встретился и беседовал со своим литературным наставником - А.М.Горьким (известно, что Горький, наблюдая за творчеством Силыча, журил его за слабую эстетику стиля).

В конце 1930-х годов известный скульптор и художник (илл. "Железный поток" А.Серафимовича и "Тихий Дон" М.Шолохова) Сергей Григорьевич Корольков создал бюст Новикова-Прибоя (сестра скульптора передала его семье писателя в 1960-х). В 1941 г. художник встретился в своем доме в Ростове-на-Дону с писателем, подарил ему оттиски своих иллюстраций к "Тихому Дону" и договорился с ним об иллюстрации "Цусимы" (к сожалению, этот грандиозный для искусства проект из-за ВОВ не был осуществлен).

Несколько монументальных изображений писателя также создал скульптор из с. Терадеи, земляк писателя И.Ф.Тимошин.

За успехи в литературной деятельности А.С.Новиков-Прибой в 1934 г. Правительством СССР был награжден ценным подарком — легковой автомашиной ГАЗ "М1" (такими же были награждены из числа писателей ещё В.Лидин и М.Пришвин), а 14 февраля 1939 г. — Орденом Трудового Красного знамени (в Кремле вручал М.И.Калинин).

С 1935 года писатель совершенствовал текст - в общей сложности было добавлено более 12 глав. В 1940 г. Алексей Силыч написал последние строки и роман "Цусима" предстал в известном всем варианте.

В марте 1941 г. за часть «Бой» дилогии «Цусима» А.С.Новиков-Прибой был удостоен Сталинской Премии 2-й степени ( И.В.Сталин прочел роман по совету редактора газеты "Известия" И.М.Гронского).

В основе сюжета «Цусимы» лежит событие, негативно повлиявшее на ход исторического развития России: гибель 2-й Тихоокеанской эскадры под командованием вице-адмирала царской свиты З.П.Рожественского во время морского сражения 27-28 мая 1905 г. (кстати, сразу после праздника 26 мая - очередной годовщины коронации царя) в ходе русско-японской войны (с нашей стороны погибло 5 тыс. чел. и был потоплен 21 корабль /в т.ч. 3 новейших броненосца/ из 38, а потери японцев составили - 116 чел. убитыми и 3 потопленных неб. судна - миноносца).

Произведение перерастает сюжетные рамки простой хроники и показывает тяжелое общественно-политическое состояние России во время первой революции, отношение разных классов и слоёв общества к правящему режиму. В романе показана эволюция масс - "в "Цусиме" движется не только эскадра, - движутся вперед в своём развитии обитатели нижней палубы" - пишет критик В.А.Красильников. "Просветление" наступает и у многих офицеров, видящих пороки системы. "После сотни лет рабства, угнетения, мертвой петли, убийства всякого почина, русский народ выпрямляется, гигантски организуясь" - подметил писатель А.Серафимович.

В «Цусиме» через осязаемые образы простых матросов и боцманов (а именно народ в лице многотысячного коллектива является главным героем романа - и это впервые!) и большинства офицеров, соблюдавших славные традиции русского флота, тщательную прорисовку характеров, хорошо отражена сущность русской души.

Героизм и чувство долга тысяч людей, посланных на заведомую гибель, но не потерпевших поражения, а наоборот, одержавших моральную победу над неприятелем, отлично оттеняет непрофессионализм и отталкивающие личностные качества отдельных персон из высшего командования — «представительных ничтожеств» (при этом писатель показал формирование отрицательных черт у руководства - самодурства, лакейства, чинособерательства и пр.).

В "Цусиме", за исключением образа "кочегара Бакланова" (введен для оживления ряда сцен), нет ни одного выдуманного лица (есть, правда, псевдонимы: так, Сидоров - это ст. офицер Шведе, Васильев - инж. Костенко, Воробейчик - мичм. Бубнов, Вася Дрозд - матрос Кочетков). Несмотря на эскизность описания отдельных людей, каждому нашелся какой-то индивидуализирующий штрих. "Новиков-Прибой писал о народе тем языком, которым владеет редкий пасатель, - языком народным. Поэтический дар в его истоках своих прикасается к талантам сказителей" - писал К.А.Федин.

В отличие от других маринистов, для которых пейзаж только фон, Новиков-Прибой сращивает, подстраивает стихию к душевному состоянию участников действия. Проявления её всегда созвучны настроениям, переживаниям людей. Отвлеченные же пейзажи - океан "Цусимы" - это чаще всего картины величия мироздания, вселенского покоя (или гнева), противопоставляемого людской бессмысленной сутолоке.

"Цусима" построена не только на свидетельствах цусимцев, но и на множестве архивных источников, протоколов следствия, вахтенных записях, а также содержит техническую информацию, взятую автором, прежде всего из дневников инженера В.П.Костенко, из личных бесед с офицерами РИФ (ком. "Орла" К.Л.Шведе, артилл. К.П.Славинским, Н.С.Вечесловым, А.А.Паскиным, Н.Н.Нозиковым и др.) и японского флота (артилл. "Асахи" Ятсудой).

Роман создает поразительный, кинематографический эффект присутствия в том времени, в гигантском пространстве, в событиях на большинстве кораблей эскадры.

И ГЛАВНОЕ - произведение примечательно тем - и в этом огромнейшая заслуга писателя-гражданина - что десятки фамилий реальных людей - особенно матросов и лиц младшего командного состава - благодаря А.С.Новикову-Прибою навсегда введены в Историю.

«Цусима» — выдающийся вклад в русскую и мировую литературу. Только до Великой Отечественной войны она переиздавалась не менее семи раз. «Цусима» переведена на 8 языков мира (причем первыми её перевели японцы, выбросив героику русских моряков и критику в свой адрес), быстро была издана в Великобритании, несколько раз переиздавалась в США (в 1930-х и 1940-х гг. , в 1978 и 2011 гг.). Примечательно, что на французский язык для издания во Франции роман перевела Наталья Владимировна Труханова - супруга графа, а впоследствии генерала РККА А.А.Игнатьева (естественно по его просьбе).

Отзывы на роман публиковались в прессе стран всех пяти континентов (сохранилась плотная подшивка этих статей), а А.С.Новиков-Прибой стал всемирно известен.

Это произведение, по мнению отечественных филологов, став своеобразным ориентиром для последователей, оказало положительное влияние на развитие отечественного историко-маринистического романа как жанра.

А.С.Новиков-Прибой, напрочь лишенный творческого эгоизма, способствовал писательской деятельности А.Казанцева, А.Боковикова, Е.Юнги, Н.Флерова, И.Нозикова (артил. "Вл. Мономаха), А.Магдалинского (рулев. "Олега"), А.Галкина, М.Спирова, С.Папрыкина, Н.Яковлева и многих других, делился опытом творчества в литературных кружках (в г. Королёве с 1937 г. существует ЛИТО им. А.С.Новикова-Прибоя) и выступая по стране на литературных встречах.

Как-то на вопрос сына писателя Неверова - "Что Вы любите больше всего в жизни?" Алексей Силыч ответил "-Человека люблю и его добрые дела во имя счастья знакомых и незнакомых для него людей..." Своей открытостью, а также эрудицией Новиков-Прибой притягивал к себе, был интересен широкому кругу общественности, в который входили: - А.Луначарский, В.Куйбышев, А.Микоян, В.Бонч-Бруевич, О.Городовиков, А.Игнатьев, Л.Галлер, К.Циолковский; - И.Бунин, А.Толстой, А.Горький, Я.Купала, А.Неверов, Я.Колас, Э.Багрицкий, С.Городецкий, А.Белый, А.Чапыгин, А.Серафимович, К.Федин, А.Фадеев, Ф.Гладков, П.Низовой, В.Вишневский, В.Катаев, В.Казин, А.Сурков, Д.Бедный, А.Жаров, И.Рахилло, В.Лидин, Н.Асеев, С.Сергеев-Ценский, А.Перегудов, Л.Соболев, Л.Леонов, В.Ставский, Н.Замошкин, М.Пришвин, С.Маршак, П.Ширяев, О.Форш, С.Михалков, Г.Санников, Е.Ляшко, М.Розенфельд, Л.Сейфуллина, Н.Нечаев, И.Гронский, П.Парфенов, П.Васильев, А.Малышкин, А.Веселый, Е.Юнга; - Н.Грабарь, С.Корольков, Ин.Жуков, А.Борисов, И.Бродский, А.И.Толстая, И.Козловский, И.Москвин, М.Тарханов, Э.Гарин, Р.Зелёная, М.Рейзен, Н.Обухова, Н.Озеров, С.Юдин, В.Сварог, С.Прокофьев, С.Глиэр, В.Шебалин, К.Шапорин, М.Северский-Скородумов; - А.Ляпидевский, В.Чкалов, А.Чапаев, Б.Чухновский и многие другие.

В апреле 1941 г. старший сын писателя - Анатолий Алексеевич (проходивший ранее срочную службу на Черноморском флоте) был призван на Тихоокеанский флот для прохождения сборов на Дальнем Востоке, и после нападения Германии на СССР всю Великую Отечественную войну прослужил там, находясь в боевом подразделении флота (к ее концу получил звание лейтенанта, потом работал инженером; второй сын - Игорь Алексеевич, имея с детства тяжелое заболевание ноги, в армию не призывался, стал медиком, впоследствии - заслуженным врачом РСФСР).

Алексей Силыч, с началом Великой Отечественной войны, в свои 64 года сразу же попросил принять его в народное ополчение. Получив отказ и оставшись в Москве с семьей (об эвакуации и не помышлял, разве что семья некоторое время проводила в Тарасовке), много работал, во время налётов немецкой авиации дежурил в Доме Союза писателей на Б.Никитской ул.

Летом 1941 г. он был включен Совинформбюро в актив писателей и журналистов, работавших на Победу.

Написал более 30 статей, а также ряд патриотических очерков и рассказов – «Перед лицом врага», «Севастополь», «Русский матрос», «Морские орлы», «Моряки в бою», «Боевые традиции русских моряков», «Сила ненависти», «Родина», «Мсти, товарищ!» и др. Произведения шли во фронтовые издательства, их печатали также «Правда», «Литературная газета», «Красный флот», «Краснофлотец». Во время войны были изданы его сборники «Боевые традиции русских моряков», «Во имя долга», а также «Морские рассказы» . Несколько раз выезжал к линии фронта и беседовал с бойцами.

В 1942 г. в журнале «Знамя» была опубликована первая часть его нового романа «Капитан 1-ого ранга», где главный герой своей длительной службой на корабле соединяет до- и послереволюционные эпохи отечественного флота. Шла работа над второй частью романа.

Литературным и жизненным планам, однако, не суждено было осуществиться - в начале 1944 г. здоровье писателя резко ухудшилось, а проведенная полостная операция показала, что Алексей Силыч неизлечимо болен. Понимая ситуацию, стойко противостоя болезненному недугу и продолжая работать (последнюю свою статью к 100-летию своего любимого писателя-мариниста Станюковича он написал в конце марта 1944 г.), писатель мечтал дожить до долгожданной Победы, ждал близившегося (в мае) освобождения Севастополя. Но 29 апреля 1944 г. его сердце не выдержало и остановилось. А.С.Новикову-Прибою было всего 67 лет...

Церемония прощания состоялась в Доме писателей с присуствием официальных лиц и почитателей таланта писателя. Многим запомнилось, что граф, участник русско-японской войны, генерал-лейтенант РККА А.А.Игнатьев опустился на колено у гроба и сказал: "Русский офицер склоняет голову перед подвигами русского матроса !".

В 1951 году могилу писателя на Новодевичьем кладбище украсил памятник из синеватого лабрадорита работы известного скульптора З.В.Баженовой.

В 1958 г. в театре «Современник» была поставлена пьеса «Капитан 1-го ранга». В январе 1959 г. вышел на экраны страны одноименный художественный фильм, снятый Таллинской киностудией (реж. А.Мандрекин, сценар. И.Кротков, оператор Ю.Кун).

В 1950 г. и в 1963 г. снова вышли в свет собрания сочинений А.С.Новикова-Прибоя. В 1962 г. были опубликованы его неизданные ранее рассказы «Две песни» и «Свадьба».

В феврале 1969 г. сценарист Т.Рыбасова и режиссер Э.Верник осуществили радиопостановку романа "Солёная купель", в которой текст главного героя озвучил народный артист РСФСР А.А.Миронов.

В 1974 г. сценарист, член Союза кинематографистов СССР Б.С.Шейнин, восторгавшийся судьбой и творчеством писателя, по собственной инициативе на киностудии "Центрнаучфильм" создал (с режиссером Н.К.Полонской) известную документальную картину «Подвиг баталёра Новикова» о замысле и написании «Цусимы».

В 2004 г. Общество сохранения литературного наследия при содействии В.Л.Малькевича издало особое 5-томное собрание сочинений Новикова-Прибоя, вобравшее почти все его работы.

В 2007 г. библиотекой г.Сасово им. А.С.Новикова-Прибоя был издан сборник "Победитель бурь", в который вошли неизданные ранее и редко выходившие произведения (напр. "Погрузка раненных", "За хлебом" и др.) писателя (составитель - И.А.Новикова).

Несколько кораблей были названы в честь именитого писателя-мариниста.

В его доме в с. Матвеевское около г. Сасово Ряз. обл. открыт государственный музей, а в пос. Черкизово у станции Тарасовка под Москвой стараниями его дочери И.А.Новиковой создан музей на даче писателя.

Экспозиции, посвященные творчеству литератора есть в музее Российской Армии в Москве, в краеведческих музеях Рязани, Сасово и др.

Ряд библиотек носят его имя.

Вдоль Москва-реки простирается набережная Новикова-Прибоя. В городах России (Тамбове, Рязани, Сасово, Ликино-Дулёво, Нижнем-Новгороде, Иркутске, Севастополе), Украины (Киеве, Донецке, Днепропетровске, Никополе, Горловке) и др. есть улицы, названные его именем.

Писатель С.В.Сартаков написал о А.С.Новикове-Прибое:

"Море было его розовой детской мечтой.

Море было его тяжелой матросской долей.

Море было его суровым военным подвигом.

Море стало его вдохновенным – и навсегда! –призванием литератора".

Русский советский писатель-маринист, автор романа «Цусима», лауреат Сталинской премии некоторое время жил и работал в Барнауле. Здесь были написаны одни из лучших произведений автора. Дом, где жил писатель не сохранился, зато здание бывшей частной гимназии на Красноармейском проспекте, 14 – существует. Ныне это памятник городского деревянного зодчества.Здесь писатель был частым гостем.

Караваева Анна Александровна

(27(15).12.1893, Пермь —21.05.1979, Москва),

Жила на Алтае в 1920-1928 гг., работала в совпартшколе, участвовала в литературной жизни, начала писать очерки, публиковалась в местных изданиях. По преданиям Алтая и архивным материалам написала свое первое крупное произведение, историческую повесть "Золотой клюв" (1925). По мотивам алтайских впечатлений издала сборник стихов "Чертополошье" (1923).

Русская советская писательница. Родилась в семье служащего. В 1911 г. с медалью окончила гимназию, после чего два года работала учительницей в одном из сёл под г. Кизел. В 1913-1916 гг. училась на историко-филологическом факультете Бестужевских высших женских курсов в Петербурге.

В начале 1920-х гг. А.А. Караваева приехала с мужем, военным комиссаром, в Барнаул, где работала преподавателем в совпартшколе и Единой трудовой школе, сотрудничала в газете «Красный Алтай», занималась литературной деятельностью. В 1921 г., откликнувшись на призыв о помощи пострадавшему от страшного неурожая населению Поволжья, А.А. Караваева вместе с группой местных литераторов организовала издание сборника рассказов и стихов под названием «Сноп», куда вошёл её рассказ «Под искрами». Весь гонорар от издания был передан в фонд помощи голодающим.

В августе 1925 г. писательница приехала в Ульяновск и была назначена заведующей Дворцом книги им. В. И. Ленина (ныне Ульяновская HYPERLINK "http://uonb.ru/" областная научная библиотека имени В.И. Ленина), одновременно преподавала в совпартшколе. По инициативе Анны Александровны Караваевой Дворец книги проводил вечера рассказов, «живой библиографии». Писательница выступала с докладами, лекциями, чтением своих произведений, печаталась в губернской газете «Пролетарский путь». Статьи А. Караваевой «Дворец книги – лицом к деревне», «Книги – лицом к деревне», «Шефство и просвещенцы» и другие, опубликованные на страницах губернской газеты, помогали решению задачи ликвидации деревенской неграмотности. Анна Александровна вела активную литературную работу.

За время пребывания А.А. Караваевой в Ульяновске, ею был написан ряд произведений: цикл рассказов «Рыжая масть», «Огни на мачте», «Её лучшая роль», «Гость», «Дымная межа», «Калёная земля», роман «Юность на Грязной» (из жизни интеллигенции), закончена повесть «Двор», по мотивам которой в 1928 г. был поставлен одноимённый фильм. Под руководством Анны Александровны Караваевой из небольшого литературного объединения при редакции газеты «Пролетарский путь» было организовано местное отделение УАПП (Ульяновское отделение Ассоциации пролетарских писателей).

В 1928 г. с переходом на работу в Ассоциацию пролетарских писателей Анна Александровна переехала в Москву. В 1931-1938 гг. была главным редактором журнала «Молодая гвардия», поддерживала дружеские отношения с Н.А. Островским, работала корреспондентом газеты «Правда». Написанные А.А. Караваевой в эти годы романы «Лесозавод» (1928), «Лена из Журавлиной рощи» (1938), «Огни» (1943), «Разбег» (1948), «Родной дом» (1950), «Грани жизни» (1963), пользовались популярностью у читателей и вызывали одобрение критики. Писательница и в дальнейшем поддерживала тесную связь с Ульяновском. В 1947 г. А.А. Караваева приезжала в Ульяновск, как корреспондент газеты «Правда», получивший задание от редакции написать о людях послевоенной пятилетки.

В том же, 1947 г., в альманахе «Литературный Ульяновск» появился очерк А.А. Караваевой об истории Дворца книги имени В.И. Ленина. В альманахе «Год XXXI» (М., 1948) были опубликованы воспоминания о сотрудниках Ульяновской областной библиотеки «Люди и книги». В основу повести «В гостях у брата», опубликованной в 1952 г., положены впечатления от пребывания в одном из приволжских сёл. В выпущенном в 1959 г. сборнике «Советские писатели» была опубликована«Автобиография» А.А. Караваевой, включающая наиболее яркие, характерные для творческого пути писательницы эпизоды.

В 1935 г. как член писательской делегации участвовала в первом Конгрессе защиты культуры в Париже, была членом делегации советских писателей и журналистов в Чехословакии. В 1945 г. А.А. Караваева являлась членом делегации советских женщин на Первом Национальном Конгрессе французских женщин в Париже и членом советской делегации на Первом Международном Конгрессе женщин-демократок в Париже. В 1945-1950 гг. А.А. Караваева работала заместителем редактора, а затем редактором французского издания журнала «Советская женщина». В 1947-1950 гг. была председателем комиссии по работе с русскими писателями краёв, областей и республик СП СССР. Член правления Союза писателей СССР с 1934 г., а с 1938 г. – член президиума СП СССР. В 1934-1950 гг. – бессменный депутат Моссовета. Награждена орденом Ленина, пятью другими орденами, а также медалями. Умерла Анна Александровна Караваева 21 мая 1979 г. в Москве. Похоронена на Ваганьковском кладбище.

В начале несколько строк из Леонида Мартынова: "Забываются не только названия улиц, но и старые очертания самих городов, и если перед тобой встает какой-нибудь барнаулец либо бийчанин былых годов - слушай и не перебивай его, повествования не прерывай обо всем, о чем помнят лишь А. Караваева или художница Е. Каравай..."

...В жаркий июньский день 1965 года Анна Александровна Караваева собиралась отдыхать на юг, была занята преддорожными хлопотами, но согласилась принять меня, узнав, что я с Алтая. И хотя беседа наша была непродолжительной, я как бы совершил путешествие вместе с писательницей в ее молодость, которая прошла на Алтае. Это время она назвала "счастливой полосой своей творческой жизни".

Анна Караваева свою литературную деятельность начала на Алтае. Выпускница историко-филологического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов, куда была принята осенью 1913 года вне конкурса как медалистка, она стала преподавать русский язык и литературу в Барнауле.

Время было тревожное. Но уже властвовал дух созидания, строительства новой жизни.

А. Караваева пробует свои силы в литературе. В газете. "Красный Алтай" публикуются ее первые стихи, позже в Барнауле выходит сборник стихов "Чертополошье". В 1921 году в Барнауле выпускается альманах "Сноп", в котором появляется рассказ А. Караваевой "Под искрами". В последующие годы ею опубликованы повесть "Золотой клюв", романы "Лесозавод", "Огни", "Разбег", "Родной дом", многочисленные рассказы и очерки.

Первым крупным произведением А. Караваевой, посвященным Алтаю, стала повесть "Золотой клюв", написанная в 1925 году. Прежде чем создать историческую книгу, писательнице прошлось много и кропотливо поработать над материалами о тяжелом положении рабочих царских заводов во второй половине XVIII века.

Анна Александровна с волнением рассказывала мне о той поре, об истории создания повести: "Работала я с большим воодушевлением в барнаульском архиве. Там было много интересного материала. Перечитала все дела беглых рабочих, фамилии взяла из этих же дел".

Работая над повестью, А. Караваева не ограничилась только архивным материалом. Она совершила в 1923 году длительное путешествие по Горному Алтаю, познакомилась с теми местами, где искали убежища подневольные рабочие царских заводов. Автора "Золотого клюва" восхитил Горный Алтай: "Увидев воочию сказочно живописные пейзажи Алтая, его дивные альпийские луга, знакомясь с его народом, радушным и гостеприимным, я еще глубже поняла, с какой неодолимой силой влекли к себе закрепощенных рабочих царских заводов эти вольные горные места"

Судьба русских рабочих решается на образах бергалов, беглых рабочих - Сеньчи Кукорева. Марея Осипова, Евграфа Пыркина, крепостного Степана Шурьгина и других обездоленных людей, мечтавших построить новую жизнь, честную, свободную от притеснения и эксплуатации. С этой думой они убегают на вольные земли Горного Алтая. Беглецы начинают заниматься хозяйством, обзаводятся семьями. Но свободная жизнь продолжалась недолго. "Ложные поселяне" были схвачены и доставлены в Барнаул, где и погибли от шпицрутенов.

Стихийный протест одиночек не приносил желаемого результата. Это чувствует своим умным и многострадальным сердцем Марей, у которого от произвола местных властей погибли две дочери, сын и жена.

Повесть рассказывает не только о тяготах русских рабочих Колывано-Воскресенских заводов, но и о положении алтайского народа. На Алтае, который считался царской колонией, самоуправство русских чиновников было безграничным, коренное население фактически не имело никаких прав. Об этом с негодованием пишет Анна Караваева.

Писательнице удалось нарисовать запоминающиеся характеры алтайцев - старого Удыгая и его дочери Кырту. Образ Удыгая связан с проблематикой повести. Удыгай поет песню о "Золотом клюве", в которой выражена основная мысль произведения. "Золотой орел о двух головах" терзал не только алтайцев, но и русский народ.

По предложению редактора газеты "Красный Алтай" А. Караваева летом 1922 года едет в командировку "в лесозаводские места", где восстанавливали хозяйство "нередко просто из-под пепла, поднимали к жизни целые заводы". Материал, связанный с восстановлением лесной промышленности на Алтае, стал основой романа "Лесозавод". А. Караваева позже рассказывала: "Когда меня спрашивали, откуда все взялось, откуда все пошло, я отвечала: от газеты, от славной нашей газеты "Красный Алтай"!.. Не будь этой живой связи с ней, не было бы и романа".

Кобяков Дмитрий Юрьевич

Кобяков Дмитрий Юрьевич [8(21)7.1902, Москва — 18.3.1978, Барнаул Алтайского края] — поэт, журналист.

Родился в дворянской семье. Отец — театральный деятель, сотрудник газеты «Русское слово».

В 1917 Кобяков окончил тифлисскую гимназию. Участник Первой мировой войны, служил санитаром на Кавказском фронте. В качестве делегата от санитаров участвовал в I комитете солдатских депутатов. Вернувшись с 261-м Ахульским полком в Тифлис, познакомился с известным поэтом С.М.Городецким. Стал членом поэтической группы «Цех поэтов».

В 1918 попытался пробраться в Москву, но задержался в Киеве, где познакомился с критиком Л.Н.Войтоловским. Переехал в Одессу, выступал с лекциями в Первом народном университете.

Печататься Кобяков начал летом 1918 в журнале «Фантастический кабачок» (по др. данным — в 1916 во фронтовом журнале «Игла»).

Осенью 1920 эмигрировал в Югославию. Учился на медицинском факультете в Люблине.

В 1922 переехал в Белград, редактировал журнале «Медуза». В журнале опубликовал свой перевод на сербскохорватский язык поэмы А.Блока «Двенадцать». Из-за этой публикации журнала был закрыт. Кобяков учился на русском юридическом факультете Карлова университета в Праге (не окончил).

С 1924 жил во Франции, преимущественно в Париже. Получил специальность электрика, работал сцепщиком вагонов, фотографом. Посещал лекции известного филолога-слависта А.Мазона в Коллеж де Франс.

В 1920-40-х издавал и редактировал журнал «Ухват», «Земля», «Новая земля», газете «Честный слон».

В 1924-36 выпустил ряд поэтических сборников («Керамика», «Вешняк», «Горечь», «Чаша»), с интересом встреченных критикой (Е.А.Зноско-Боровским, В.В.Набоковым, М.А.Осоргиным). Сборник стихов Дмитрия Кобякова «Керамика». «Птицелов». Париж. 1925. Художник Лев Шульц

В 1929-31 стихи Кобякова печатались в коллективном сборнике «Союза молодых поэтов» — «Бесцельная любовь». В России сборник Кобякова не печатались. В Париже Кобяков начал работу над автобиографическим романом «Представление продолжается». В эмиграции занимался лексикологическими изысканиями, которые продолжил уже на родине. Поддерживал дружеские связи с Ю.П.Анненковым, И.А.Буниным, Н.Н.Евреиновым, А.И.Куприным, М.А.Осоргиным, А.М.Ремизовым, сотрудничавшими в редактируемых Кобяковым изданиях.

В 1931 Кобяков стал одним из основателей масонской ложи «Гамаюн». До войны ложа заседала в русском масонском доме на рю Иветт. Закрыта в 1965.

В годы Второй мировой войны Кобяков был участником движения Сопротивления, участвовал в Парижском восстании в авг. 1944, был ранен. В том же году вступил во французскую компартию. Летом 1958 вернулся на родину. Поселился в г.Барнауле Алтайского края, где работал электриком, мастером в тресте «Сибэлектромонтаж». После выхода на пенсию занимался литературным трудом, выпустил книги по лексикологии русского языка «Бессмертный дар» (1973), «Приключения слов» (1975), «Слова и люди» (1976), опубликовал десятки очерков и заметок в центральной и местной прессе. Выступал с рассказами о родном языке перед студентами и учащимися школ. В своих книгах занимательно рассказывал об истории и этимологии известных слов. В книге «Слова и люди» в разделах «Занимательная гастрономия», «Наша одежда», «О важности баклуш» объяснил происхождение заимствованных и значение забытых русских слов «баклуши», «зги», «апельсин», «кофе», «макинтош», «пальто», «тужурка», «башмак», и др. В книге «Бессмертный дар» представил в доступной форме этимологию как науку, рассказал историю появившихся в 1950-60-х слов «перманент», «аперитив», «бистро», «сандвич», «бюллетень», «кроссворд» и др. В книге использовал большое число примеров из классической и современной русской литературы. Современная Кобякову критика обошла вниманием его научно-публицистические издания.

С 1973 член Литературного фонда СП СССР. Похоронен в Барнауле.

Т.В.Мальцева

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 2. З - О. с. 219.

УДОСТОЕН ВСЕСОЮЗНОГО ПОЗОРА

За пять лет томского студенчества я дважды в год имел возможность, пересаживаясь из поезда в поезд, заходить в барнаульский книжный магазин, именуемый теперь “Пенатами”. Влекло любопытство — что новенького на родине издали. И уходил на вокзал то с новой книгой стихов Л. Мерзликина, а то и с рассказами П. Бородкина. Но зимой 1966 года я, едва внедрившись в вагон, разломил пополам книгу Дмитрия Кобякова “Бессмертный дар”. Автор определил ее жанр как “повесть о словах”. Я утонул в повести и оглянулся в окно, когда мелькнуло название станции “Поспелиха”. Потом перевел взгляд на соседку по купе. Она была мила и молода — не заговорить было невозможно. К тому же выяснилось, что она тоже из Томска и тоже студентка. Филологиня! И тут меня бесенок дернул задать ей вопрос вполне филологический. Василий Макарович Шукшин очень верно подметил одно качество алтайского мужичка — задавать вопросы собеседнику каверзные, ставящие в тупик. Вспомните рассказ “Срезал”. Вот и я решил блеснуть знаниями, только что полученными из книги Дмитрия Кобякова. Знает ли она словарь русского языка Нордстетта? Получилось. Срезал. Филологиня такого словаря не знала. И нет ее вины в том, как я сейчас понимаю. Ибо совсем недавно спросил уважаемого ученого-лингвиста, и выяснилось: “зубр языкознания” словаря Нордстетта не знает и ничего о нем не читал.

Между тем Кобяков-словотолкователь неоднократно ссылается на этого древнего автора и даже вспоминает, у какого художника в Париже он имел возможность держать в руках эту библиографическую редкость.

Но коли названы Париж и писатель Кобяков, то не пора ли выстроить все по порядку.

Фамилия Кобяковы на Руси по “Ономастикону” С. Б. Веселовского прослеживается с 1500 года. Служил у великого князя Московского дьяк Иван Кобяк. Попозже, в начале XVI века отмечены Кобяковы у князей Рязанских, среди новгородцев Кобяковские ветви прослеживаются.

Из личного архива писателя ясно — Кобяков приехал в Барнаул, будучи 60-летним. Стало быть, родился в 1898 году. Кобяков происходит из московских дворян, родился, вырос и получил гимназическое образование в столице. Что делала русская революция с гимназистами в октябре 1917 года — теперь хорошо известно. Поначалу Кобяков на стороне красных баррикад — в 1918 году в Одессе он вступает в комсомол, но Гражданская война распорядилась судьбой будущего писателя по-своему: с 1920 года он оказался в эмиграции. Так и встают перед глазами кадры из Булгаковского “Бега”, и лошадь пытается переплыть Черное море, спеша за последним белогвардейским пароходом, на котором оцепенело застыл ее хозяин. Как расставался с Россией молодой Кобяков — мне не известно, но известно — с 1920 года он в Югославии. Эта страна для множества русских стала транзитной территорией, перед тем как они взвалили на плечи неотвратимый крест европейского мытарства. Как пишет сам Кобяков, в Югославии, где он поступил учиться на медицинский факультет, неприятности у него возникли из-за публикации перевода, сделанного совместно с Венавером, поэмы Александра Блока “Двенадцать” (студент-медик одновременно с учебой редактирует журнал “Медуза”), но власть оценила публикацию поэмы как большевистскую пропаганду. Кобякову ясно — если он останется в Югославии, то окажется за решеткой. И он пешком через город Марибор отправился в сторону Австрии. Побег удался. Недолго оставаясь в Вене, он получил сведения, что в Праге к русским эмигрантам отношение более благоприятное, нежели в Австрии. И снова пешком — теперь на Прагу. Так и оказался странствующий москвич в столице Чехии и поступил теперь уже на юридический факультет. Но жить без участия в каком-либо печатном органе Кобяков уже не мог. Студенты-русаки выпускали в Праге свой журнал. И Кобяков в нем активный автор. Как вспоминает Дмитрий Юрьевич, самым примечательным в этом журнале была фамилия редактора: Жаба. Ничего не скажешь, редкая фамилия!

Когда читаешь об этих перемещениях, невольно на память приходят стихи Ф.И. Тютчева:

“Из края в край, из града в град
Судьба, как вихрь, людей метет…”

В Праге молодой Кобяков встретился с Мариной Цветаевой. Может быть, именно она рассказала Дмитрию Юрьевичу о том, какой цвет русской культуры собрался в Париже. И легкий на крыло молодой литератор уезжает во Францию, чтобы остаться там почти на три десятка лет. Кобяков, не офранцузившись окончательно, тем не менее учился в Сорбонне на собственный кошт — студентам в Париже стипендии не предусмотрено. А потому была у Дмитрия Кобякова ночная смена: то маляром, то электриком, то воскресный день для фотографии урывал. Кстати, электрик — это по будущей профессии. Эмигрант Кобяков учится еще и в Русском народном университете на электротехническом отделении.

Вот что пишет сам Кобяков об этом периоде парижанства: “Поднакопив денег, стал издавать и редактировать журнал “Ухват”, в котором принимали участие жившие в Париже русские писатели и художники: Алексей Ремизов, Саша Черный, Михаил Осоргин, Юрий Анненков (первый иллюстратор поэм А. Блока “Двенадцать” и “Соловьиный сад”)”. Русские писатели приняли молодого стихотворца в свой союз. Тогда и вошли в свет первые сборники стихов Дмитрия Кобякова. Всего их известно четыре: “Керамика” (1925 г.), “Вешняк” (1926), “Горечь” (1927 г.), “Чаша” (1936), хотя в автобиографии было указано шесть сборников. Названий двух он не приводит.

Вот еще пунктирные подробности судьбы русского эмигранта: в годы войны 1940-1945 гг. был угнан на работу в Германию, сумел оттуда бежать и перешел на нелегальное положение в составе французского Сопротивления. За год до окончания войны вступил во Французскую компартию. В ту пору ему пришлось трудиться сцепщиком вагонов, и один эшелон со снарядами для немецких частей в Нормандии бойцы Сопротивления с участием Кобякова пустили-таки под откос. Этот опыт работы на железной дороге стал основой романа, не изданного до сих пор. Рукопись романа хранится в краевом архиве — это личный фонд Дмитрия Юрьевича.

Пожалуй, достаточно перечисления вех пути Дмитрия Кобякова. Не пора ли оглянуться на его опыт, послуживший ему бесценно, когда исследовательская натура писателя обратилась к лексикологии. Вспомним: изучает медицину, юриспруденцию, электротехнику. Это пригодится позже. Науки все далеко отстоящие от лексикологии. Но за два года до расставанья с Францией, а это пришлось на 1948 г., Кобяков вплотную занялся происхождением слов русского языка. Думаю, что побудительным мотивом к этому было знакомство с трудами Измаила Ивановича Срезневского, автора множества статей и изданных “Материалов к словарю древнерусского языка”. Судя по записям Кобякова, он боготворил Срезневского! К слову сказать, Срезневский один составил свой словарь, состоящий из трех толстенных томов. Ныне целый академический институт русского языка, расширяя словарные ячейки Срезневского, достиг только буквы “С”, и это 26-й том “Словаря русского языка XI-XVII вв.”! А Кобяков, основываясь на материалах Измаила Ивановича, составил свой словарь древнерусского языка для школьников, о чем свидетельствуют и его автобиография, и письмо к нему от 20 августа 1968 г. от известнейшего автора учебника по русскому языку С. Бархударова, с которым барнаулец вел активную переписку. Бархударов ободрял Дмитрия Юрьевича: “Уверен, что ваш словарь получит широкое распространение. Беспокоиться Вам нечего…”. Нет. Повод для беспокойства так и остался до последних дней Кобякова. Словарь мертво залег в краевом издательстве, была бесконечная “обещалка” издать его. Но слаб в коленках оказался директор, не пробил позицию в Госкомиздате, где утверждалось издание даже “Блокнота агитатора”. И лежит этот словарь кобяковский в одной связке с рукописями романа и цикла рассказов “Русский Париж”.

Рукописи Кобякова ждут своего часа.

Но, к счастью, не все. Да, он писал стихи и они издавались. Он писал статьи и публиковал их в зарубежных изданиях. Но это там, за железным занавесом. Оказавшись в Барнауле и трудоустроившись электриком в какой-то конторе, он получил возможность работать на кухне в третью смену, работать над рукописью по истории слов, по этимологии старо- и младо-русского языка. И у этой рукописи судьба сложилась удачно. Эта та самая книга “Бессмертный дар”, в которой я утонул, следуя из Томска на родину в зиму 1966 года. Вот всего лишь один пример. Слово “позор” первоначально означает зрелище. Но в старинных словарях (и у Нордстетта) оно означает и бесчестие. Далее Кобяков погружается в богатство языка Пушкина и Державина: у них слово “позор” встречается и в древнем, и в современном смысле. Литературный критик И. И. Панаев придавал слову “позор” значение “выставить на зрелище публики”.

Разнообразие примеров и источников, к которым прибегает Д. Ю. Кобяков, поражает. Это не только творчество русских классиков, начиная с Ломоносова, но и Четьи-Минеи, и памятник русской словесности “Житие протопопа Аввакума…”, и “Хождение за три моря Афанасия Никитина”, а то и летописные своды. А какое богатство иностранных словарей нужно было держать в рабочем обороте, чтобы добраться до первородства слова! В этом благоухающем смыслом букете были и арабские, и еврейские, и многоязыкие европейские словесные цветы. И по ночам на кухне квартиры на Потоке Дмитрий Кобяков купал свой нос в этом благоухании, чтобы потом, расцветая душой, поделиться с людьми древним неповторимым ароматом слова, который неистребим и по прошествии столетий.

Я не знаю, сколько ботинок износил Кобяков, переступая порог Алтайского книжного издательства, но книга его все же вышла. Одновременно он пробивал ей дорогу в московские издательства. Кому он только не писал! Рассчитывал, надеялся — помогут и Паустовский, и критик Осетров, и гигант советского реализма Леонид Соболев. Все они в той или иной мере обнадеживали автора, но вот К. Симонов — тот просто вернул рукопись Кобякову, ничего не обещая. А помогли ему два ныне малоизвестных писателя: Жариков и Полторацкий. Это они дали Кобякову рекомендации для вступления в Союз писателей СССР. И книгу его “Приключения слов” в издательстве “Детская литература” пробили! Так принято было говорить в те времена — “Пробили!”. Памятуя древнее значение слова “позор”, можно сказать: Кобяков был удостоен всесоюзного позора!

Но Жариков и Полторацкий — это москвичи, ясно осознающие, что они имеют дело с литератором-ученым. И они, более именитые, нежели барнаульские переполненные выше бровей местечковым превосходством писатели, сердечно занимались жизнеустройством Дмитрия Кобякова, звонили в крайком первому секретарю Пысину, в Москве о нем хлопотали. Да он и сам старался, как мог, вписаться в контекст советской жизни: окончил университет марксизма-ленинизма, добивался перехода из членов компартии Франции в ряды КПСС. Но, увы! Туда репатриантов не пускали. Так же как не мог преодолеть Кобяков и отчужденности от приезжего человека алтайских классиков литературы. Вот строки из его письма неизвестному мне Тимофею Алексеевичу от 18 июня 1970 г.: “Анна Дмитриевна (Люмина — депутат Верховного Совета. — А. Р.) покажет Вам все, что я написал о себе. Верю, что Вы поможете избавиться от злобы и зряшной ненависти здешних людей ко мне”.

Дождался дружеской поддержки из Москвы Кобяков, его приняли в Литфонд. А это немало: в дома творчества дорога открыта, можно и в поликлинику Литфонда явиться. Но… это в Москве. А писатель к 1964 г. уже и ослеп почти совсем, и на ноги слаб — из жилья почти не выходит. Куда такому путешествовать до Переделкина и Коктебеля?..

Кобяков пытается через местную организацию вступить в Союз писателей, чтобы утвердиться в статусе советского литератора. Но в Барнауле мэтры местного розлива читают его стихи и хмурятся: “Декадансом попахивает… Подумаешь — явился парижанин! С Буниным и Куприным чай пил. Четыре книги в Париже издал… Знаменитость из заводской многотиражки. Да мы тут на одной целине и под одним солнцем с Михаилом Светловым портянки сушили!” Будто невдомек местным мэтрам, что поэзия эпохи имеет свое дыхание вдали от Родины… Тема любви в стихах Кобякова — это спасительное дыхание. “Бессмертный дар” Д. Ю. Кобякова был издан трижды. Сейчас книгу можно встретить только на развале у драмтеатра.

Последние пять-шесть лет Кобяков почти не выходил в люди.

Но вот запись в его дневнике за 1962 год, опубликованном в архивном сборнике “Судьбы” (Барнаул, 1996): “Сегодня очень устал — возился с бутылками и банками: продал в аптеку и в магазин, получил три с полтиной, и еще молочные бутылки остались. Живем!”. Это март. А вот октябрь: “…Тошнит от голода. Ничего не достал, даже хлеба. Хотел купить макарон — нигде нету! Нашел язык, но сварил его и не могу есть: слишком твердый. Зато кошки сыты. Денег осталось две копейки. Даже хлеба не смогу купить завтра. Но днем работал и сейчас поработаю часов до двух: все классифицирую материал по алфавиту…”. И в ноябре: “Ничего не написал сегодня. Вчера до трех часов ночи читал Срезневского. Именно читал. Как роман…”. И еще в ноябре: “Слепота прошла (зрение плохое, как у Ремизова в Париже!). Пока еще быть, жить самостоятельно не в состоянии…”.

Художник Александр Потапов в последние четыре года жизни Кобякова постоянно навещал его. Дмитрий Юрьевич жил среди своих книг на кухне, а жена Лида с приемным сыном занимала комнату. Кроме художника, писателя навещали еще и опекуны не то из райкома, ни то из горкома комсомола. Приносили кое-какую снедь, дежурно отмечались. Но с каждым их визитом библиотека Дмитрия Кобякова таяла. А он, полуслепой, не видел этого.

Писатель рассказывал художнику Потапову, что он ведет свой род от князя Кобяка, а это времена Игоря Святославича… Когда княжеский потомок Кобяков появился в 1958 г. в Барнауле на положении репатрианта, он жил около года под лестницей в одном из домов на Советской. Только после усыновления мальчика Саши, восьми лет, Кобяков поселился в однокомнатной на Потоке.

После смерти Дмитрия Юрьевича, а произошло это в студеном январе, 22-го, в 1978 году, краевой архив отрядил ведущего археографа, чтобы принять личный архив потомственного князя, московского дворянина, бывшего парижанина, писателя, которого советская пресса ставила в один ряд с Успенским, Казанцевым и Чуковским. Археограф углубился в материал, изучил содержание и отсортировал бумаги. Интимные дневники Кобякова ведущий археограф Алтайского края, воспитанный на образцах высокой коммунистической нравственности, распорядился сжечь. Как язык повернулся? Как рука поднялась?

Вот и все, что мне известно о Дмитрии Кобякове. На каком кладбище он упокоен — мне неизвестно. Может быть кто-то знает? Ау!

Дмитрий Юрьевич Кобяков – русский советский поэт, писатель, сатирик, журналист, переводчик и литературовед, родился в 1891 году, в семье из старинного дворянского рода, в городе Москва Российской империи. Среднее образование получил, уже будучи достаточно взрослым человеком, тогда в 1917 году он окончил гимназию в Тифлисе, где на Кавказском фронте Первой Мировой войны служил санитаром. После демобилизации, с 1918 по 1920 год отчасти ища работу, отчасти скрываясь от солдат Красной армии, проживал то в Киеве, то Екатеринославле, то в Одессе пока, наконец, не эмигрировал в Югославию. Пробыв там два года, переехал в Прагу и поступил на русский юридический факультет при Карловом Университете. Однако его не окончил и в 1924 году уехал в Париж. Здесь получил специальность электромонтера, затем некоторое время работал на станции сцепщиком вагонов и перед самой войной фотографом, в свободные вечера посещал «Collège de France», где читал лекции известный филолог-славист А. Мазон.
В годы Великой Отечественной войны Д. Ю. Кобяков был членом Движения Сопротивления и принимал активное участие в Парижском восстании, где и получил ранение. После победы вступил в Коммунистическую Партию Франции и стал членом Союза советских патриотов – это дало возможность в 1948 году получить паспорт гражданина СССР. В 1957 году выезжает в ГДР, а через год в Советский Союз. На родине поселяется в Барнауле, первое время работает электриком, затем назначается мастером одного из цехов треста «Сибэлектромонтаж», оттуда и выходит на пенсию, посвятив остаток жизни исключительно литературному труду. Дмитрий Юрьевич Кобяков скончался в 1972 году. Похоронен в Барнауле.

Вечная Женственность или Барнаул?
     В Барнауле Блок никогда не был, однако этот город, как ни странно, сыграл в судьбе поэта определенную роль. В 1900 - 1902 годах семья тетки Блока - Софьи Андреевны - жила в Барнауле, где ее муж, А.Ф.Кублицкий-Пиоттух, занимал должность управляющего Алтайским округом. Отъезд Кублицких-Пиоттух из Шахматова, совпавший с календарным началом ХХ века, обозначил некий рубеж в жизни Блока. Комментатор блоковской переписки обращает внимание на специфику “барнаульских” писем поэта. Они уникальны, по крайней мере, в двух отношениях. “Полные житейских подробностей и, на первый взгляд, малозначащих деталей, они как бы вскрывают “второй план” духовной жизни юного Блока - интерес к земному, обыденному. Таких писем более Блок не писал никогда...” Кроме того, эти письма нетипичны для Блока еще и тем, что пронизаны юмором и весельем.
     Расставшись с уехавшими в Барнаул товарищами своих детских игр, младшими двоюродными братьями Феролем и Андреем, Блок позже уже никогда не смог восстановить духовную близость с ними. Их отъезд стал важным этапом взросления молодого поэта. Общение с семьей Кублицких-Пиоттух уравновешивало в духовной жизни Блока влияние его матери, что прекрасно понимала М.А.Бекетова, записавшая в своем дневнике в августе 1900 года (т.е. сразу после отъезда Кублицких-Пиоттух в Барнаул): “Опять начнется меланхолия, опять исключительность. А между тем братьев не будет и здорового веселья не будет”. В ноябре того же года она пишет о матери Блока: “Была у Али вчера. Она очень меня беспокоит. Это инфлюэнца, но при ее склонности опасно. Опять мысли о смерти и притом для себя и для Сашуры. Тоска смертная. Больная душа”.
     Мистические настроения Блока усиливаются летом следующего года, когда жизнь ставит его перед странной, на первый взгляд, дилеммой: продолжение и углубление отношений с Л.Д.Менделеевой или поездка в Барнаул; мистический роман с Прекрасной Дамой, небесной невестой или нисхождение в реальный мир. Вечная и потому часто банальная ситуация объяснения в любви в случае Блока и Менделеевой приобретает своеобразие благодаря тому, что молодые люди говорят собственно не о любви, а о поездке в Барнаул. Это важно потому, что возможное путешествие Блока в Сибирь, куда его летом 1901 года звали родственники, было воспринято Л.Д.Менделеевой как знак причастности поэта к реальной жизни. Ведь ее предыдущие беседы с Блоком: “Как будто и любовь, но в сущности - одни литературные разговоры, стихи, уход от жизни в другую жизнь, в трепет идей, в запевающие образы” . Самый значительный, по определению Менделеевой, день 1901 года (а может быть, и всей их жизни) был ознаменован разговором в совсем другом духе: “Мы стали ходить взад и вперед по липовой аллее нашей первой встречи. И разговор был другой. Блок мне начал говорить о том, что его приглашают ехать в Сибирь, к тетке, он не знает, ехать ли ему, и просит меня сказать, что делать; как я скажу, так он и сделает. Это было уже много, я могла уже думать о серьезном желании его дать мне понять об его отношении ко мне. Я отвечала, что сама очень люблю путешествия, люблю узнавать новые места, что ему хорошо поехать, но мне будет жаль, если он уедет, для себя я этого не хотела бы. Ну, значит, он и не поедет. И мы продолжали ходить и дружески разговаривать, чувствуя, что двумя фразами расстояние, разделявшее нас, стремительно сократилось, пали многие преграды” .

     Блок тоже осознавал важность этого разговора: “Она дала мне понять, что мне не надо ездить в Барнаул, куда меня звали погостить уезжавшие туда Кублицкие. Я был так преисполнен высоким, что перестал жалеть о прошедшем”. В этой дневниковой записи Блока, сделанной семнадцать лет спустя, раскрывается смысл его выбора: под “высоким” подразумеваются чувства к Л.Д.Менделеевой и сопутствующие им мистические настроения, а под “прошедшим”, - видимо, детство, беззаботная дружба с братьями.
     Если бы Блок в Барнаул все-таки поехал, это, несомненно, стало бы приобретением для городского мифа, но, возможно, обернулось бы крупной потерей для русской поэзии. Чувство Блока к Менделеевой было, как известно, очень глубоко и серьезно, поэтому если бы он получил от нее другой ответ на свой вопрос о поездке в Барнаул, это могло бы подтолкнуть его к непредсказуемым решениям и изменить всю его судьбу. Символисты, в том числе и Блок, воспринимали “уход в народ” как реализацию основных положений их жизнетворческой программы. Не случайно А.М.Добролюбов, поэт-декадент, порвавший в 1898 г. с литературой и возглавивший крестьянскую секту, считался среди символистов почти “святым”. Блок был не чужд стремлений к “опрощению”, погружению в стихию “скифства”. Например, уже в 1902 году, в письме А.В.Гиппиусу от 23 июля Блок пишет: “Брюсов жалуется, что он не Скиф (!). Это смешно, но бог знает, как правильно. <...> Неужели плеяда гибнущих застрельщиков (Антоний, Добролюбов, Ореус, Эрлих!) не говорит о границе, до которой мы дошли” .
     В 1903 году Блок пишет стихотворение “А.М.Добролюбов”, заглавный герой которого, кстати, “после 1915 года с частью последователей перебрался в Сибирь, где занимался землеройными работами в районе Славгорода до 1923 года”.  Уместно здесь напомнить и о том, что эпиграфом к “Скифам” Блока послужила первая строка стихотворения Вл. Соловьева “Панмонголизм”, в тексте которого далее упоминается Алтай:
                                    От вод малайских до Алтая
                                    Вожди с восточных островов
                                    У стен поникшего Китая
                                    Собрали тьмы своих полков.
     Как видим, смысловой потенциал альтернативы, стоявшей перед Блоком на пороге нового века - “Прекрасная Дама или Барнаул” - не был полностью исчерпан летом 1901 года. Поздние “скифские” произведения поэта вновь актуализируют в его творчестве восточные, в том числе алтайские мотивы. Примечательно, что процитированную выше дневниковую запись, в которой фигурирует Барнаул, Блок делает в том же году, когда написаны “Скифы” (1918).
     Что же касается 1901 - 1902 гг., то в этот период Барнаул, как отвергнутая альтернатива, закономерно предстает в переписке Блока в сугубо негативном свете. Письма к А.А., С.А. и Ф.А.Кублицким-Пиоттух позволяют реконструировать блоковский образ Барнаула и определить его место в индивидуальной географии поэта.
     Уже в первом письме брату Андрею в Сибирь (от 5 сентября 1900 г.) Блок выстраивает оппозицию “Шахматово - Барнаул”: “ Мне очень жаль, что в Барнауле грязно и некрасиво, но я думаю, что ты и Фероль скоро привыкнете и вам не будет скучно, потому что всякий будет учиться и читать, а также вы будете играть на биллиарде. <...>. В Шахматово теперь очено хорошо и, я думаю, гораздо красивее и лучше, чем в Барнауле” . Похожую мысль Блок высказывает и в письме от того же числа, адресованном тете: “Не очень, по-видимому, выгодно для Томской губернии сравнение ее с Московской, а особенно уж ваши места не много говорят за себя”(363) . Шахматово воспринималось Блоками как “Русь настоящая” (определение матери поэта), “благоуханная глушь”, поэтому Барнаулу Шахматово противопоставляется не как центр периферии, а как мир эстетизированный - аморфному и безобразному.
     Письмо от 6 октября написано из Петербурга, поэтому Барнаул сравнивается Блоком уже не с Шахматовым, а с российской столицей: “В Петербурге жить гораздо приятнее, чем в Барнауле, но погода хуже, чем у вас, иногда идет дождь, на улицах грязь и воздух очень плохой, пахнет дымом. На деревьях еще много листьев, мы были в Ботаническом саду 2 раза и смотрели новые большие цветы, называются Victoria regia. Они некрасивые <...>“ (354). Начав с противопоставления двух городов, Блок, как бы противореча себе, характеризует Петербург при помощи тех же эпитетов, что применял в предыдущем письме к Барнаулу (“грязный”, “некрасивый”). И все же вновь возвращается к заданной антитезе, которая подспудно возникает в письме к А.А.Кублицкому-Пиоттух от 19 ноября: “Не погружайся также в глубокие думы и, когда ходишь по улицам, думай, что они очень чисты и красивы” (355). И Петербург, и Барнаул - города, провоцирующие у их жителей раздвоение сознания, надстраивающие над реальным миром мир фантомов. Но если прекрасная архитектура Петербурга порождает кошмарные призраки, то грязные и некрасивые улицы Барнаула, напротив, принуждают человека бежать от них в мечту.
     Блок в ноябре 1900 г., по его собственному признанию, часто “находится по отношению к земному в меланхолическом состоянии”(365). При этом ему кажется, что грубое и неэстетизированное “земное” должно бы еще более усугубить такие настроения: “Вероятно и вы в Барнауле разделяете наши настроения, притом на довольно реальной почве, вполне себе представляю это” (365).
     Еще одна характеристика блоковского Барнаула, возникающая в письмах поэта неоднократно, развивает щедринский образ уездного города Глупова. Своего брата Андрея Блок называет то “глупым сибиряком”(361), то “барнаульским идиотом”(357; см. также с.354).
     Надо заметить, что этот признак Барнаула является в русской культуре довольно устойчивым. Так, например, в горьковском “Рассказе о необыкновенном” (1924) главный герой - доморощенный мыслитель Яков Зыков - много лет живет в Барнауле, что впоследствии становится решающим фактором его судьбы: “- Я, счастливым случаем, уцелел от смертной расправы; арестовали меня с этим часовщиком, и повели расстреливать; вдруг унтер присматривается ко мне, спрашивает: “Ты, хромой, откуда - не из Барнаула ли? Ну, - говорит солдатам, - я его знаю, это - дурак! Я его очень хорошо знаю, он у доктора в кучерах жил”. Я - обрадовался, шучу: “Дураков зачем убивать? Это умников перебить надобно, чтоб они нам, дуракам, простую жизнь нашу не путали”. Унтер толкнул меня в переулок, кричит: “Ступай прочь, сукин сын, моли бога за нашу доброту”. Убежал я, а часовщика расстреляли” .
     Борис Гребенщиков в автокомментарии к своим “Песням” пишет о восприятии жителями различных городов России песен Александра Вертинского: “петь эти песни по разным городам и весям России было истинным удовольствием - не в последнюю очередь оттого, что реакция зала всегда была непредсказуема и много рассказывала нам о положении дел в городе. Так, при исполнении “Без Женщин”, например, в Новосибирске, зал заходился аплодисментами после фразы “простой шотландский виски”; в Москве то же происходило в качестве реакции на “свой уютный холостяцкий флэт”, в то время как Самара встречала овациями “истерические измены и запоздалые сожаления”. В Ставрополе понимающе хлопали на “проснуться одному”. Барнаул же - вероятно, не в силах справиться с далеким от жизни сантиментом - напряженно молчал” .
     Для Блока Барнаул - еще не край света, в этой роли выступает Сахалин, упомянутый в одном из его “барнаульских” писем. “Я написал тебе письмо не потому, что тебя люблю, но потому что очень боюсь, что ты сошлешь меня на остров Сахалин!”(354) - пишет он брату Андрею.
     В произведениях другого русского писателя Барнаул, расположенный практически в географическом центре материка, превратится в крайнюю точку обитаемого мира, в грань, отделяющую еще знакомый мир от “неизведанной земли” уже окончательной мизерабельности, безвестности, захолустья.